Утоли моя печали

Разминая ноги и позвоночник, Бурцев с трудом поднялся, переступил осколки на полу и недоверчиво потрогал скользкую ткань, прислушался – полная тишина! Отчетливое чувство, что в доме никого нет. На какой-то момент возникла надежда, что хозяйка просто ушла спать. Бурцев заглянул в смежную комнату, на кухню. Для верности подергал ручку двери, запертой на внутренний замок, сунулся к окну и увидел сквозь стекло двойных рам полотно старинных железных ставен. Заперли его накрепко, и главное – не понять, ночь сейчас или день, часы на руке остановились на половине третьего. Он еще раз обошел комнаты, никаких часов в доме не было, как, впрочем, телевизора и радиоприемника.

Потом он неожиданно для себя успокоился, разыскал на кухне три стеклянные банки с водой, аккуратно накрытые кусками марли, и, не разбирая, где здесь живая, а где обычная, напился из первой попавшейся и стал искать, куда бы завалиться поспать. Ложиться на кровать Ксении в спальне он не решился и потому устроился на старинном коротком диванчике в зале, накрывшись вместо одеяла атласным одеянием хозяйки… И будто бы растворился в легкой и тонкой материи. Она была как атлас – невесомая, приятно-скользкая на ощупь и переливающаяся всеми цветами радуги от новогодних гирлянд. Да, это была тончайшая материя! Но теперь не ткань одеяния, а незримое лучистое тепло, исходящее от нее. И вдруг его осенило, что все это и есть энергия – совсем еще недавно неприемлемая и неизведанная. Нечто подобное Бурцев испытывал давным-давно, в раннем детстве, когда забирался к матери на колени и прижимался к ее груди…

От атласной хламиды источалась энергия, схожая с материнской, но как бы насквозь пронизанная сполохами иной чувственности – желанного женского тела, радости прикосновений к нему и жажды обладания. Все это не было похотью или сексуальной фантазией, скорее напоминало целомудрие первого поцелуя…

Наверное, это излучение и было эфиром – женским началом, как утверждала Ксения.

На сей раз Бурцев точно помнил, что не засыпал, но время остановилось, и теперь не только на часах. Он не мог, да и не пытался понять, когда и откуда явилась к нему Ксения, потому что это не имело никакого значения. Сначала он ощутил свою руку в ее ладонях и теперь уже не боялся, что она узнает его мысли и прошлое. Потом из разноцветных бликов соткалось лицо и оказалось совсем рядом, так что он увидел свое отражение в ее глазах. Будто издалека, словно крик ночной птицы, долетело чужое слово – она колдунья! – однако всколыхнуло только радость: да пусть будет она трижды колдуньей и ведьмой, только пусть излучается эта светлая, целомудренная и возвышающая энергия!

…Пробуждение было стремительным. Бурцев не успел зафиксировать, как Ксения спала у него на груди, заметил лишь отпечаток ее золотой сережки чуть ниже ключицы. Она мгновенно вскочила, набросила на себя хламиду, и дальше он слышал ее сверкающие весельем команды:

– Здравствуй! На воздух! Под небо! К воде!

Все-таки это было утро, правда, без солнца и пока без дождя…

Сергей послушно исполнял ее волю и заражался энергией, так что ведро ледяной воды, опрокинутое на голову во дворе, показалось бодрящим дуновением ветра. Потом он растирал ее полотенцем, а она его.

– А есть ли на свете Страна Дураков? – только и спросил он.

Ксения отчего-то встрепенулась, недоуменно замедлила свой стремительный ритм.

– Что это? Не знаю!.. Но спрошу Валентина Иннокентьевича при очередном контакте.

– Мне во сне приснилось… Люди бежали… А ты не дашь больше живой воды? Знаешь, у меня чувство похмелья…

– А ее больше нет. Вот когда принесут еще.

Они быстро расстались. Без всяких слов, договоренностей и условий.

По дороге в прокуратуру Бурцев попробовал вспомнить, восстановить, что же было этой ночью, однако произошедшее не подчинялось рассудку и хоть какому-то анализу. Тогда он махнул рукой и пошел спокойно, вдыхая осенний запашистый воздух полной грудью.

В прокуратуре, чуть ли не на пороге, его окатили еще одним ведром по-настоящему ледяной воды, так что вмиг произошло отрезвление.

Оказывается, он отсутствовал два дня! И его уже искали по городу! Но не это было важным: пока Бурцев, утратив чувство времени, пребывал в неизвестности, странное семейство Кузминых внезапно и бесследно исчезло из города, причем так, что даже вездесущий агент Мастер оставался в полном неведении и только разводил руками, считая это личным оскорблением.

Надо было срочно продлить командировку, чтобы разобраться во всех этих странностях и тонкостях, но тем же утром Бурцев получил сразу два факса В одном сообщалось, что охотник Эдгар Гофман по прибытии в Голландию покончил с собой в собственном доме, выстрелив из винтовки под нижнюю челюсть. Тот самый Эдгар, что был с Николаем на лабазе и чьи окурки собрал и приобщил к делу местный следователь.

Второй факс содержал предписание Фемиды: не заезжая в Москву, немедленно отбыть в Новокузнецк где

Бунтуют и не хотят спускаться в забой голодные шахтеры.