Утопая в беспредельном депрессняке

Дело было в том, что кусок материи, закрывавший мое лицо, все время залезал мне в рот и щекотал нос, так что тому, кто хотел меня понять, приходилось туго.

Кроме того, возникала сложность с дыханием. Свернув голову на одну сторону, я мог дышать более или менее свободно, потому что с этой стороны между маской и капюшоном оставалась прорезь. Еще одна проблема заключалась в том, что я почти сразу стал интенсивно потеть. Все выделяемое мной тепло, не находя выхода из закрытого со всех сторон пространства, скапливалось внутри. Из-за этого маска прилипала к лицу и поступление кислорода полностью прекращалось.

Родители Сьюзен в растерянности отвели меня в гостиную и поспешно ретировались за именинницей, шаркая шлепанцами.

Я решил, что все пропало. Она придет в такой же ужас от костюма, как и ее мама с папой. Мне захотелось убежать домой, спрятаться, провалиться сквозь землю.

К тому же было ужасно жарко.

И тут я увидел ее.

По крайней мере, мне так показалось.

То есть я подумал, что это она, но не был уверен. Все, что мне было видно, – это ее глаза, сиявшие из-за золотистого веера, которым она закрывала лицо. Она была в длинном белом платье, доходившем до пола, очень простом, без всяких финтифлюшек. Руки выше локтей были обхвачены золотыми и голубыми браслетами. На шее у нее висело самое потрясающее ожерелье, какое я когда-либо видел, составленное из крошечных золотых кусочков и разноцветных драгоценных камней. Свет, падавший на них, разлетался во все стороны миллионом осколков радуги. За ней, прикрепленная на плечах золотыми застежками, величаво плыла пелерина темно-синего цвета с рисунком в виде солнца на фоне шелковистого голубого неба.

Она опустила веер, и я увидел ее лицо.

Я был влюблен.

Безумно, глубоко, по самые уши.

В мою Клеопатру.

Это действительно было так, потому что я отчетливо помню, как подумал это, когда рухнул на пол. Мне стало так нестерпимо больно. В голове стучал пульс. По всей вероятности, я умирал.

– Успокойся, Алекс, все будет хорошо.

Голос был знакомый. Он внушал уверенность.

– Выпей еще.

Я осторожно открыл один глаз, чтобы посмотреть, где нахожусь. Клеопатра держала стакан с водой у моих губ. Открыв второй глаз, я ухмыльнулся ей, давая понять, что жив. И тут я почувствовал, что голова моя лежит у нее на коленях, а она гладит ее руками. Я расплылся в улыбке, какой мог позавидовать сам Чеширский кот.

Однако я потерял сознание перед девчонкой.

Стыд и позор.

Совсем не по-мужски.

– Все в порядке, все в порядке, нечего беспокоиться, – бубнил я, поднимаясь на ноги и принимая независимый вид.

– Не смущайся, ничего особенного, – сказала она, пытаясь сгладить неловкость.

– Я и не смущаюсь. С какой стати? – огрызнулся я. Я чувствовал себя абсолютным идиотом, но готов был скорее умереть, чем показать это. – Это просто припадок. Наследственное. С отцовской стороны.

– Правда? Какой кошмар!

Я воспрянул духом.

Она поверила мне.

Она была обеспокоена. Я не был ей безразличен, это точно.

Иметь какие-либо проблемы по части медицины – это все равно что сталкиваться лицом к лицу с опасностью. Возможно, эта ситуация мне даже на руку. Может быть, она решит, что я не такой уж простофиля, а веду на самом деле одинокую героическую борьбу с какой-то страшной болезнью.

– К этому привыкаешь. Неудобно только, если это случается некстати, как сейчас.

– И что, бывает еще хуже?

– Ну… Все зависит от того, чем ты занимаешься в этот момент.

– Вот так обрушивается на тебя, без всякого предупреждения?

– Ну да… Это трудно описать. – (О господи_; надо постараться отвечать как можно неопределеннее.) – Но теперь уже все в порядке. Спасибо.

– Точно? Ты все еще немного бледный.

– Да точно, точно, – ответил я довольно резко, потому что разозлился на себя из-за обморока и, подобно большинству людей, срывал зло на другом. Так гораздо легче выйти из щекотливого положения.

В дверь позвонили, и она, взглянув на меня, пошла открывать. Я, наверное, перегнул палку, потому что она вдруг рассердилась на меня. Это было еидно по тому, как она вздернула нос и как решительно направилась к дверям. Каждый ее шаг, при котором бедра резко дергались из стороны в сторону, казалось, подчеркивал, что мальчишек нельзя воспринимать всерьез, все они одинаково глупы, и вот сейчас он побежит извиняться, точно так же, как папочка, когда мамочка на него сердится.

Но я и не думал бежать. Я просто пошел – чуть быстрее обычного, чтобы успеть перехватить ее у дверей. Она заметила меня тем дополнительным глазом, который, похоже, есть у всех женщин, – он порхает где-то у них над головой и видит все вокруг. Она повернулась ко мне прежде, чем я успел заговорить, и теперь сделать это было гораздо труднее, я предпочел бы обращаться к ее спине.

– Извини, Сьюзен, я не хотел быть таким…

– Грубым?

– Да нет. То есть да. В общем, прости.

Она не поверила в мою искренность, по крайней мере, не до конца. Я был занесен в черный список, и против моего имени стояла жирная черная галочка. Теперь придется потрудиться, чтобы восстановить свою репутацию.