Утопия 14 (Механическое пианино)

Пол ожидал, что она именно так будет реагировать, и поэтому терпеливо отнесся к ее словам. Из всех людей, живущих на северной стороне реки, Анита была единственная, чье презрение к обитателям Усадьбы было насыщено активной ненавистью. И она была единственной женщиной на северном берегу, которая никогда не посещала колледжа. Обычным отношением в Кантри-Клубе к жителям Усадьбы было пренебрежение, это, конечно, правда, но пренебрежение с примесью любви и некоторого интереса, похожее на то чувство, которое испытываешь по отношению к зверькам в лесу и в поле. Анита же жителей Усадьбы ненавидела.

Если бы Полу захотелось когда-нибудь проявить по отношению к ней исключительную жестокость, он знал — самое жестокое, что он бы мог сделать, это объяснить ей, почему она ненавидит их такой лютой ненавистью: если бы он на ней не женился, она жила бы именно здесь и она была бы одной из них.

— Мы не станем выходить из машины, — сказал Пол. — Мы просто посидим и понаблюдаем несколько минут. А потом опять поедем.

— Что мы понаблюдаем?

— Все то, что здесь можно увидеть. Людей, вырисовывающих эти линии, человека с брандспойтом, людей, которые на него смотрят, маленького мальчишку, который пускает лодки, старика у салуна. Просто смотри, что творится вокруг. Здесь можно увидеть очень много.

Она не стала наблюдать за тем, что творилось вокруг, только съежилась на сиденье и уставилась на свои руки.

Пол догадался, о чем она думает, — она думает, что по каким-то непонятным ей причинам он решил унизить ее, напомнив ей о ее происхождении. Если бы действительно таковы были его намерения, ему бы это полностью удалось: ее ядовитая злоба улетучилась. Анита умолкла и старалась казаться как можно меньше.

— Знаешь, зачем я привез тебя сюда?

— Нет. — Теперь она говорила шепотом. — Но я хочу домой, Пол. Пожалуйста, а?

— Анита, я привез тебя сюда потому, что уже давно пора нам совершенно по-новому смотреть на все происходящее, и это касается не только нас самих, но и наших связей с обществом в целом.

Ему не понравилось, как звучали эти слова — они были сентиментальные и напыщенные. И они не произвели никакого впечатления на Аниту.

Он снова попытался пояснить свою мысль:

— Ради того, чтобы получить то, чем мы, Анита, владеем, мы фактически выманили у этих людей все, что для них было самым дорогим на земле, — сознание, что они кому-то нужны и полезны, а это и есть основа самоуважения.

Это тоже было ненамного лучше. Все это никак не доходило до Аниты. Она, по-видимому, все еще была уверена, что он за что-то ее наказывает.

Он попытался еще раз:

— Дорогая, когда я смотрю на то, чем владеем мы, и на то, чем обладают эти люди, я чувствую себя как лошадиная задница.

Проблеск понимания появился в глазах Аниты. Хотя и нерешительно, — но она все же несколько приободрилась.

— Значит, ты на меня не злишься?

— Господи, конечно, нет. С чего бы это мне на тебя злиться?

— Не знаю. Я подумала, что, может, я была слишком назойливой или, может, ты подумал, что между мной и Шефердом что-то есть.

Это последнее предположение — предположение о том, что он может испытывать беспокойство из-за Шеферда, — окончательно сбило Пола с выбранного им ранее пути перевоспитания Аниты. Упоминание о том, что он может ревновать к капитану Зеленых, было настолько несуразным, выказывало, как мало понимает его Анита, что только это привлекло его внимание.

— Я начну ревновать тебя к Шеферду тогда, когда ты примешься ревновать меня к Катарине Финч, — рассмеялся он.

К его крайнему изумлению, Анита всерьез отнеслась к этим словам.

— Не может быть!

— Чего это не может быть?

— Что я должна ревновать тебя к Катарине Финч. К этой коротышке…

— Погоди минутку! — Разговор становился все более ожесточенным. — Я просто хочу сказать, что предположение относительно тебя и Шеферда столь же абсурдно, как и то, что между мною и Катариной может что-то происходить.

Она все еще продолжала обороняться и, по-видимому, не уловила смысла приведенной им параллели. И тут же перешла в наступление.

— Что ж, Шеферд наверняка представляет собой более привлекательного мужчину, чем Катарина-женщину.

— Я не спорю относительно этого, — в отчаянии сказал Пол. — И вовсе не собираюсь спорить на эту тему. Между мною и Катариной ничего нет, точно так же, как между тобой и Шефердом. Я просто хотел сказать, насколько бессмысленно было бы для каждого из нас подозревать в чем-либо другого.

— Ты считаешь меня неинтересной?

— Я считаю, что ты страшно интересна. И ты это знаешь. — Говорил он теперь громко и, выглянув на улицу, увидел, что за ними — за людьми, которые собирались быть наблюдателями, — наблюдают посторонние. Бумажный кораблик мчался по быстринам, не привлекая ничьего внимания. — Мы приехали сюда не затем, чтобы обвинять друг друга в неверности, — понизил он голос до хриплого шепота.

— А зачем мы сюда приехали?

— Я уже сказал тебе: чтобы нам обоим легче было увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким он выглядит с нашего берега реки. Чтобы увидеть, что наш образ жизни принес остальным.