Утопия 14

— Уж во всяком случае не паршивый саботажник! — с вызовом выкрикнул бармен. Все слышали, как было произнесено это слово самое оскорбительное во всем словаре слово, которого не возьмешь назад ни бормотанием извинений, ни дружеским рукопожатием, ни полным забвением. «Ублюдка» еще, пожалуй, можно загладить улыбкой, но уж никак не «саботажника».

Каким- то непостижимым образом первоначальное значение слова разрушитель машин — отошло на задний план. Подобно подводной части айсберга, несравненно большая его часть, та часть, которая и вызывала столь враждебные чувства, таила под поверхностью целый комплекс извращенности, непристойности, патологии и кучу черт характера такого рода, что наличие хотя бы одной из них в человеке, безусловно, делало его отщепенцем. Под саботажниками разумелись отнюдь не разрушители машин, а особая порода людей, о которых каждый может с гордостью думать, что он на них не похож. Саботажник — это человек, смерть которого может принести миру только облегчение.

— Хочешь, чтобы я повторил? — спросил бармен. — Саботажник! Вонючий саботажник.

Ситуация была крайне напряженной и в то же время очень простой. Один взрослый человек нанес другому взрослому человеку совершенно недвусмысленное оскорбление. И непохоже было, чтобы кто-либо из них стремился разрядить обстановку или хотя бы думал о такой возможности. С того самого момента, когда господь бог придумал трагедию, зрителям остается только смотреть и наблюдать процесс, сходный с тем, что молотилка делает с человеком, когда его затягивает внутрь.

Со второго курса университета Полу ни разу не случалось ударить человека. И в нем не было того запала, который инструкторы штыкового боя пытаются привить своим подопечным, желания схватиться с врагом вплотную. Пол даже сознавал, что подобные желания не предвещают ничего хорошего. И тем не менее, подчиняясь какой-то системе не зависящих от него нервов и желез, руки его сжались в кулаки, а ноги сами заняли позицию, чрезвычайно удобную для нанесения удара.

Точно так, как после «Увертюры 1812» не принято исполнять на «бис» что-либо иное, кроме «Звезд и Полос», у Пола не было другого ответа на брошенное ему в лицо обвинение.

— Сам ты саботажник, — ответил он и свингом ударил бармена по носу.

И уж совершенно неожиданно бармен повалился, пыхтя и фыркая. Пол вышел в ночь, подобно Дикому Биллу Хайкоку, Даниелу Буну или матросу с баржи, отпущенному на берег, или как… Но тут его совершенно неожиданно снова схватили за плечо. В какую-то долю секунды ему удалось разглядеть красный нос бармена, его белое лицо, белый фартук и белый кулак. Бриллиантовая вспышка изнутри осветила череп Пола, а потом наступил мрак…

— Доктор Протеус, Пол…

Пол открыл глаза и обнаружил, что смотрит на созвездие Большой Медведицы. Прохладный бриз овевал его разламывающуюся от боли голову, и он никак не мог понять, откуда доносится к нему голос и кто это уложил его на цементную скамейку, которая тянулась во всю длину пристани.

— Доктор Протеус…

Пол сел. Его нижняя губа была расквашена и распухла, во рту ощущался вкус крови.

— Пол, сэр…

Ему показалось, что голос доносится из-за кустов таволги живой изгороди вокруг пристани.

— Кто это?

Юный доктор Эдмунд Гаррисон, крадучись, показался из-за живой изгороди со стаканом виски в руке.

— Я подумал, что вам захочется выпить.

— Это истинно христианский поступок с вашей стороны, доктор Гаррисон. Думаю, я уже настолько оправился, что могу сесть и сидя принимать пищу.

— Я очень хотел бы, чтобы идея эта пришла в голову именно мне. Но это была идея Кронера.

— О? Он велел передать еще что-нибудь?

— Да, но только, я полагаю, вам это ни к чему. Я не обратил бы на это внимания, будь я на вашем месте.

— Ну-ка, валяйте.

— Он велел сказать вам, что перед рассветом тьма всегда сгущается и что у каждой тучки есть серебряная подкладка.

— Угу.

— Но вы только поглядели бы на бармена, — радостно сообщил Гаррисон.

— Ааа… Ну-ка, расскажите.

— У него кровотечение из носу, которое никак не могут остановить, потому что он никак не может перестать чихать из-за этого кровотечения. Похоже, что круг замкнулся и это может тянуться годами.

— Отлично, — Пол сразу почувствовал облегчение. — Думаю, что вам самая пора смываться, пока вам все еще сопутствует удача и никто вас не видел со мною.

— А не скажете ли вы мне, что вы такое натворили?

— Это длинная и скучная история.

— Я и сам догадываюсь. Господи! Сегодня ты царь, а завтра тебя вышвыривают пинком в зад. Что же вы теперь собираетесь делать?

Ведя эту беседу в темноте вполголоса. Пол начал понимать, какого чудесного молодого человека выбрал он себе в товарищи по столу в первый же день — вот этого Эда Гаррисона. По всей вероятности. Пол ему тогда понравился, а теперь, не имея никаких личных причин выступать против Пола, он продолжает относиться к нему по-дружески. Это объяснялось, конечно, чистотой натуры, и притом очень редкой разновидностью этой чистоты, ибо хранить верность дружбе в подобной ситуации могло означать конец карьеры.