Утопия-авеню

– Нормально… – Голос Стива слышен откуда-то издалека и совсем рядом. Хрип. Грифф чем-то придавлен. «В нас врезался грузовик. Авария. Я жив. И Стив тоже. Ну, раз живы, то…» Грифф открывает глаз. Один. Второй не открывается. «Ничего страшного, одноглазому можно играть на барабанах… вот однорукому или одноногому сложнее… А одноглазому можно…» В искореженный «ягуар» сочится оранжевый свет фонарей. Стив согнут пополам, как игрушечный экшн-мен, руки и ноги неестественно заломлены. Крыша стала полом. «Мы перевернулись». Грифф пытается двинуть правой рукой. Рука не слушается. «Хреново». Пытается шевельнуть ногами. Не получается. Ему не больно. Это хорошо. Нет, плохо. «При переломе позвоночника не чувствуешь боли». С губ Стива срывается какой-то звук. Не слова. Хриплое бульканье.

– Все хорошо, – говорит Грифф, но получается «ссеххшшшо», как у дедушки после инсульта. «Или будто спьяну».

Изо рта Стива стекает струйка крови, заливает лицо, ползет по щеке. Неправильно, снизу вверх. В оранжевом свете кровь черная, как нефть. Скапливается в глазницах. Капает с бровей. Он слабо, прерывисто выдыхает.

– Стив, погоди, не… – начинает Грифф. «Шти… хоти…».

Накатывает приливная волна.

Бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Прилив схлынул. Грифф возвращается в свое тело. «Это мой пульс». Прерывистый стон. Холодно. Это хорошо. Когда замерзаешь до смерти, становится жарко. Стив рядом. Стив не двигается. Наверное, бережет силы. «Я люблю звезды. Где звезды?» Стив, потолок, тысячи осколков стекла на полу. Который был потолком. Педали. Акселератор. Тормоз. Сцепление. Близко, только руку протяни. «Если б руки слушались». Поблескивает янтарь фонарей. Голоса. Далеко. Или приглушенные, дребезжащие, где-то близко. Из динамика, поздно ночью, под одеялом, в их со Стивом спальне, в доме на Альберт-авеню. «Love Me Tender»[82]. Дин иногда ее наигрывает, когда в шутку изображает Элвиса. Эльф сидит напротив, за битловским столиком в «Синем вепре». Джаспер ловит его взгляд под конец «Пурпурного пламени», чтобы гитара смолкла одновременно с последним ударом барабана.

– Сирил! Неси резак, бегом! Быстрее!

Зачем? «Авария». Какая авария? «Вот эта самая авария».

Грифф пытается крикнуть, сказать, что Стиву нужна помощь. Голос не слушается. Просто не слушается, и все. «Пока живы, есть надежда». Быть может, все это не так… Это песня такая. Там про всякие были и небылицы из Библии. Мама Гриффа ее пела, вывешивая белье на просушку. «Звезды». Весенний день. Грифф – мальчик у окна. «Звезды».

Ждет, когда начнется его жизнь.

Строители

Дождь барабанил по зонтикам и по крышке гроба. Дождь взбивал воду в прямоугольной яме: семь футов длиной, три фута шириной и, как полагается, шесть футов глубиной. Левону было жаль могильщиков, которым пришлось извлечь эти сто двадцать шесть кубических футов холодной сырой земли. Кто-то всхлипывал. Когда умолк колокол в часовне, викарий загундосил насморочным голосом:

– В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

Сварливые вороны в тисах заглушили строки Книги Бытия. Голос викария прерывался и затухал, как издыхающий усилок.

– …трагедия… лишь Всевышнему ведомо… в расцвете сил… безвременно покинул…

Краем уха Левон слышал глухой ритмичный гул, размеренный, как удары басового барабана: бух, бух, бух. «Наверное, это Северное море». Ноги промокли. Носки впитали воду из мокрой губки дерна. Викарий завершил свою краткую речь, люди выстроились в очередь подписывать книгу соболезнований. «Надо было сделать это на отпевании, в часовне, а не под дождем», – подумал Левон. Человек семьдесят подходили друг за другом к мистеру и миссис Гриффин, к их старшим детям – дочери и сыну. Старшим детям под тридцать. Перчатки касались перчаток. Левон пожал руки родственникам. Семейное сходство было заметно с первого же взгляда.

– Мои соболезнования, – сказал он отцу Гриффа, водителю автобуса, и тут же подумал, что слова пусты и скупы и что никакими словами его горю не поможешь.

Мистер Гриффин посмотрел на него непонимающим взглядом, будто не верил в происходящее.

– Мои соболезнования, – повторил Левон матери Гриффа (Грифф унаследовал ее подбородок).

Миссис Гриффин обратила к нему ввалившиеся заплаканные глаза и беззвучно шевельнула губами, будто хотела сказать спасибо. Вряд ли она знала, кто такой Левон.

Затем присутствующим предложили бросить земли на могилу. Желающих оказалось примерно половина. Эльф, шедшая впереди Левона, помотала головой, подавила всхлип. Дин обнял ее за плечи и увел с кладбища. Джаспер взял лопату и огляделся с видом антрополога в экспедиции. Глухой стук мокрой земли по крышке гроба был для Левона самым печальным звуком на свете.