Грифф начал с том-томов, работал целую минуту, в стиле Кози Коула. Потом взял палочки и отстучал напористое соло, перемежая слабые доли выстрелами римшотов, с интерлюдией на малом барабане. Эльф, блаженно улыбаясь, следила за его руками. Грифф разразился длинной фасонной дробью, в стиле Арта Блейки, повторил ритмический рисунок коротким остинато, за которым последовали пульсирующие триоли, как у Элвина Джонса, свинговые переливы литавров и великолепное заключительное крещендо… Эльф медленно подняла руку… и резко опустила. Грифф остановился, а барабаны в наушниках звучали еще пять тактов.
Стоп.
– Чудесно, – кивнула Эльф.
В колонках раздался голос Диггера:
– Готово.
Грифф снял наушники:
– А зачем оно тебе? Ты новую песню сочиняешь? Или…
– По-моему, это мы с тобой сочиняем новую песню. Если выйдет что-то толковое, то укажем и твою фамилию.
Грифф представил их имена на пластинке, в скобках:
– Наш поезд на четверть часа застрял в туннеле перед Тотнем-Корт-роуд. Вроде бы какой-то болван бросился под поезд, – сказал Дин. – А вы чего здесь делали? В носу ковыряли?
– Эльф у нас в единичном экземпляре, таких больше не делают, – говорит Грифф. – Поначалу я как-то сомневался, думал, она не потянет выступлений в клубах. Мне казалось, что Дин, Джаспер и я – неплохое трио. Но Левон настоял, мы пригласили ее на джем-сейшн, и выяснилось, что он прав, а я – нет. Она водит машину, перетаскивает с нами аппаратуру, не обижается на выкрики из зала, и на сцене – два музыканта в одном. Она замечательный клавишник, а уж голос… Он такой узнаваемый.
– Ага, «Мона Лиза» до костей пробирает. У Дебби даже слезы наворачиваются.
– Вот только с ее парнями просто беда. Уж не знаю, где она таких находит. Этот ее австралиец… она опять с ним, представляешь?
– Любовь слепа, – говорит Стив, – и не любит окулистов. А ты, значит… к ней неровно дышишь?
– Я? К Эльф? – У Гриффа вырывается смешок. – Нет. Нет-нет.
– А что тут смешного? У нее все на месте, девушка фигуристая и вообще…
Грифф представляет себе реакцию Эльф.
– Ну, может быть, если бы мы не были в одной группе… но секс музыке не конкурент.
– Как скажешь. А тебе хоть перепадает?
– Что перепадает?
– Ишь ты, какой скромняга.
Грифф размышляет о Марии и Венере. Они вселились в его новую квартиру сразу же после праздничной вечеринки в «Герцоге Аргайле». У них есть свои ключи. Они приходят и уходят когда вздумается, но каждую ночь все трое проводят в одной постели. Они готовят и убирают. Покуривают дурь. О себе ничего не рассказывают, а Грифф не особо и расспрашивает. Боится, что если узнает слишком много, то они исчезнут, рассеются облачком дыма. Они ничего не требуют. Не ждут подарков. Не напрашиваются на тусовки. Но все держат под контролем. И Гриффа это вполне устраивает. Он сомневается, что их отношения – если это можно назвать отношениями – затянутся на долгое время. Наверное, поэтому он о них никому не рассказывает. Вообще никому, даже Дину, хотя Дин с ними знаком. Мария и Венера – очень странный период его жизни.
– Нет, – врет Грифф брату. – Я пока еще только присматриваюсь…
«ГУЛЛЬ 40», – объявляет дорожный указатель. Стрелка спидометра стоит на сорока милях в час. «Тут даже я могу посчитать». Сейчас четверть третьего утра, так что на Альберт-авеню они будут минут через сорок.
– Как ты думаешь, отец еще не спит? – спрашивает Грифф.
– Не-а, ждет нас, сидит на диване, – говорит Стив. – Мы приедем, а он такой: «О, кого это там принесло на ночь глядя». А потом посмотрит на твои усы и скажет: «Сынок, у тебя на верхнюю губу что-то налипло. Дохлая мышь, наверное…»
– Ну да, у отца завсегда игла наготове, чтобы нас не слишком распирало от самомнения.
– Ты не думай, он тобой гордится. Было время, когда он объявлял всем своим пассажирам, что его сын – профессиональный барабанщик, самый молодой в Йоркшире. А теперь, когда тебя показали по Би-би-си, его вообще не остановишь. Он даже приволок в дом игрушечную ударную установку, которую мы с ним для тебя сделали из жестянок из-под печенья.
Грифф косится на брата:
– Да ты что?!
– Ага, он хранил ее в сарайчике. – По Стиву скользят оранжевые отсветы придорожных фонарей. – И даже… – со смехом начинает он, но вдруг лицо его искажается ужасом.
Тяжелую фуру впереди заносит, она складывается перочинным ножом, заваливается на бок, а грузовик на встречной полосе на полном ходу врезается в разделительный барьер. Днище грузовика стремительно надвигается на лобовое стекло «ягуара». Грифф выворачивает руль, будто штурвал в шторм. Визжит резина. Руль клинит. «Разве что чудом…»