Утопия-авеню

…к дюнам у подножья высокой и крутой гряды. Ветер и песок – единственные звуки. За спиной пустота – чем глубже в нее вглядываешься, тем она пустее. К гряде мимо Джаспера – на уровне колен, на уровне пояса – скользят бледные огоньки. Множество. Ветер толкает Джаспера вверх по склону, гонит туда огоньки, будто шары перекати-поля. Джаспер хочет поймать огонек, но тот проходит сквозь ладонь. «Это души?» Джаспер разглядывает руку. «Воспоминание о руке». Может быть, каждый бледный огонек видит себя человеком. Высокая гряда уже близко и с каждым шагом становится все ближе. Небо – если это небо – наливается сумраком. Вскоре – если это «вскоре» – Джаспер стоит на вершине высокой гряды и смотрит в сумрак. Сумрак. Дюны пологими волнами скатываются к морю пустоты. Кажется, до него мили четыре или пять, но Джаспер сомневается, что к здешним расстояниям применимы привычные мерки. Бледные огоньки скользят над дюнами с разной скоростью и на разной высоте, направляясь к морю. Душа Джаспера де Зута делает шаг с вершины высокой гряды…

Звучит приказ:

– Вернись.

Душа Джаспера де Зута замирает на самом краю.

Ветер с суши подталкивает ее к морю.

Душа противится.

Борьба вдруг обрывается…

Джаспера вбрасывает в его тело на кушетке в гримерной «Гепардо». Он хочет шевельнуться. Не может. Ни рукой, ни пальцем. Глаза и веки двигаются. «Все тело парализовано». Восемь человек, которых видит Джаспер, застыли в неподвижности. Не просто стоят без движения, а застыли. Оцепенели. Дин – модель Дина в натуральную величину – держит испачканный кровью платок перед самым лицом Джаспера. «У меня идет кровь носом». За плечом Дина стоит Грифф. Луиза, неподвижная, будто на фотографии, держит руку на запястье Джаспера. Подружка Хауи замерла в чихе. Палец Хауи Стокера застрял в носу. Левон и Макс застыли в беседе с грузным косматым незнакомцем, у которого в руках шприц. «Доктор?» Джаспер вспоминает «Опыт с воздушным насосом» Джозефа Райта. «Я все помню и могу обращаться к своим воспоминаниям». Из зала «Гепардо» доносится шум. «Время замерло здесь, но не там». Джаспер вспоминает, как упал на сцене в конце «Здравого ума».

Он вспоминает дюны. Сумрак.

«Я умер.

Почему я снова здесь? Что меня вернуло?

Где Тук-Тук? Все еще у меня в голове?

Что парализовало восьмерых человек?»

В гримерную входят двое. Меднокожая старуха, в свободной рубашке-хаки, брюках и туристических ботинках, увешана разноцветными бусами. У худощавого азиата костюм, шитый на заказ, очки в золотой оправе и серебристая седина в черных волосах. Их нисколько не смущают люди, превратившиеся в восковые фигуры.

– Очень вовремя, – говорит старуха, выхватывая шприц из руки доктора. – Бог его знает, что он хочет вколоть.

Азиат подходит к кушетке, опускается на корточки:

– Ты видел высокую гряду? Сумрак, души…

Джаспер не владеет голосом.

Азиат касается его горла.

– Кто вы?

– Доктор Юй Леон Маринус. Можно просто Маринус. Я здесь по просьбе Игнаца Галаваци. Меня не было в городе, но Эстер… – он смотрит на свою спутницу, – разыскала тебя после того, как наш приятель Уолт встретился с тобой в парке.

Он выговаривает слова четко, с каким-то неопределенным акцентом.

Мысли Джаспера несутся наперегонки.

– Это из-за вас оцепенели мои друзья? Что с ними?

– Это контролируемая психоседация, – протяжно, на австралийский манер, говорит Эстер Литтл. – С ними все в порядке. А вот тебе… – Она щурится, всматривается Джасперу между бровями. – Тебе необходимо хирургическое вмешательство. Срочно.

Входит молодая женщина с инвалидной коляской:

– Си Ло там увещает всех направо и налево, без разбору. Если мы сейчас же не уйдем, то завтра на первой полосе «Нью-Йорк таймс» появятся сообщения о массовых галлюцинациях в городе.

– Прости за прямоту, Джаспер, – говорит Маринус, – но выбор у тебя невелик: остаться здесь и умереть, как только Тук-Тук высвободится из своей временной смирительной рубашки, или же пойти с нами и, если повезет, остаться в живых.