Утопия-авеню

– Я десять лет проторчал на Дэдзиме, – обиженно отвечает Маринус. – Британцы грабили голландские торговые суда. У меня только и было радости, что пироги. Я там и умер, между прочим. Спасибо, Британия. Джаспер, смотри внимательно, ты сейчас кое-кого встретишь…

В мнемопараллаксе возникает еще один европеец: лет под тридцать, веснушчатый, рыжий. Он утирает взмокший лоб платком.

– Это Якоб де Зут, – говорит Маринус. – Твой прапрапрадед.

Все выглядит нормально, вот только между бровями Якоба виднеется крошечное черное отверстие. Якоб что-то пишет в конторской книге остро заточенным пером. Цифры появляются из-под пера и исчезают. Отверстие на лбу Якоба уменьшается и пропадает. Снаружи слышны неразборчивые крики.

– Вот оно, – говорит Эстер. – В этот миг все и произошло.

– Не понимаю, – говорит Джаспер. – Что произошло?

– В этот миг Тук-Тук вселился в твоего предка, – поясняет Маринус, – и начал свой путь к тебе...

Перед наблюдателем разворачивается панорама Нагасаки, только наоборот. Дым втягивается в очаги. Чайки кружат в противоположную сторону. Взгляд проникает за бумажную ширму на балконе и резко останавливается в комнате. Изображение застывает. Воспоминание не размытое, а резкое и четкое. Камышовые циновки пахнут зеленой свежестью. Складные ширмы разукрашены хризантемами. Столик для игры в го перевернут, белые фишки просыпаны из чаши на пол. В комнате распростерты четыре трупа. Самый юный – монах. Второй – старый чиновник с кустистыми бровями. Третий – с виду высокопоставленный самурай. Четвертый – Тук-Тук. Красная тыквенная бутыль опрокинута, четыре угольно-черные чашечки валяются на полу.

– Что это? – спрашивает Джаспер.

– Зал Последней хризантемы, – говорит Маринус. – Вот уж не думал, что еще раз его увижу.

– Судя по всему, яд, – замечает Эстер. – Скорая, но мучительная смерть.

– Да, ходили именно такие слухи, – подтверждает Маринус. – Но сначала давайте-ка разберемся, кто наш враг. Тук-Тук был настоятелем монастыря и возглавлял некий духовный орден японской религии синто; на самом деле это был эзотерический культ. Настоящее имя Тук-Тука – Эномото. Если не ошибаюсь, дело происходило в тысяча восьмисотом году. Он устроил своего рода гарем при храме на горе Сирануи, в двух днях пути от Нагасаки, близ труднодоступного нагорья Кирисима. Однако же это был необычный гарем. Точнее назвать его фермой по разведению младенцев.

– А зачем духовному ордену понадобились младенцы?

– Чтобы возгонять особую субстанцию – тамаси-абура, елей из младенческих душ. Она якобы даровала бессмертие.

Джаспер смотрит на мертвого Эномото. У настоятеля почерневшие губы.

– Эномото считал себя некромантом?

Маринус медлит с ответом.

– Те, кто принимал елей душ, на самом деле не старели.

«Если бы я рассказал все это доктору Галаваци…» – думает Джаспер.

– …Он тут же назвал бы это острым приступом шизофрении, – подхватывает мысль Маринус. – Доктор Галаваци – прекрасный психиатр, хотя и оперирует весьма ограниченным набором понятий.

– Но эликсиров вечной жизни не существует, – говорит Джаспер.

– Среди каждой тысячи фальшивых найдутся два-три настоящих, – говорит Эстер. – Ими-то и занимается хорология.

– Психоседация в «Гепардо», мнемопараллакс, вот это все, Эстер и я… – говорит Маринус. – По-твоему, тебе все чудится?

– По-моему, нет, – говорит Джаспер. – Но как это проверить?

– Боже, дай мне силы, – вздыхает Эстер.