Утопия-авеню

– Гильмендская, из самого Афганистана. Прятали в дверцах «фольксвагена». Могу организовать тебе по себестоимости, как старому приятелю.

До Дина запоздало дошло, что Род торгует не только байкерской экипировкой.

– Буду иметь в виду.

– Так, не тяни, – поторопил его Кенни. – Давай про парикмахершу.

Проснувшаяся совесть отвесила Дину оплеуху.

– Ну, мы с Джуд встречаемся… иногда.

– Везет же некоторым, – простонал Кенни. – Вот зачем я бросил музыку? Ненавижу свою работу. Начальник – мудак. В профсоюзе одни кретины.

– У тебя же есть деваха, – напомнил Стю.

– Угу. Только и знает, что мозги мне трахать, а как с ней – так ни-ни. – Дурь развязала Кенни язык. – Я ей говорю, мол, давай уже переспим, а она вся такая в слезы и гундит: «Не держи меня за дурочку, Кенни!» Вот если б я попал на «Вершину популярности», как Дин, бортанул бы ее и шарашился бы по Сохо, закидывался кислотой, телок трахал направо и налево – в общем, жил бы на широкую ногу. А в Грейвзенде – хоть вешайся.

– А кто тебе мешает как Дин? – спросил Род. – Тут как на тотализаторе: кто не играет, тот не выигрывает.

Кенни затянулся косячком:

– Будь моя воля, я б хоть завтра свалил в Лондон.

Дин хотел честно объяснить, что аванса, полученного от «Илекса», не хватает на то, чтобы выплатить долги «Лунному киту», магазину «Сельмер» и Рэю; что его доля авторских за «Темную комнату» существенно меньше трехнедельной зарплаты профсоюзного деятеля Кенни… но зависть приятелей проливалась бальзамом на душу.

– Ну, тут не все медом намазано…

– Ага, так я тебе и поверил. Сам-то живешь в Мэйфере… – Стив взял косячок, – тебя в телике показывают, и телка у тебя приходящая…

– Сплошное удовольствие, – заявил Кенни.

– А ты кого-нибудь из знаменитостей знаешь? – спросил Стю.

Дин сначала хотел ответить «нет», но тут в «3^rd Stone from the Sun»[74] вступила бас-гитара.

– Брайан Джонс считается?

– Брайан Джонс? Из The Rolling Stones?

– Еще как считается, – сказал Кенни. – Ни фига себе… Брайан Джонс.

Дурь ударила Дину в голову.

– Мы с ним часто пересекаемся на тусовках, болтаем о том о сем. Про гитары, концертные залы, лейблы. Кстати, между нами говоря, он чувак прижимистый, проставляться не спешит… – Полуправда быстро перерастает в ложь. – Не то что Хендрикс. Джими снимет последнюю рубаху и отдаст приятелям.

– Ты и с Хендриксом знаком?! – восклицает Кенни. – Да ну, заливаешь. Не верю!

Но Дину все-таки поверили. Он и сам уверовал, что его побег из Грейвзенда увенчался триумфом. Дин передал косячок Роду. В единственном глазу Рода Демпси заговорщически ухмылялось сияющее отражение мистера Кабутера.

Тем же вечером Дин и Кенни стояли у бара в клубе «Bag o’ Nails»[75]. Род и Стю ушли искать свободный столик. Дин сунул пять фунтовых купюр в карман приятеля:

– Не ссы, я тебя не лапаю за яйца, а возвращаю должок. Помнишь, в прошлом году ты мне ссудил пятерку? Ну, в «Ту-айз»?

– Спасибо. А я уж думал, ты забыл.

– Да ты что! Ты меня тогда просто спас.

– Ага, зато теперь многое изменилось.

– Ну да, наверное.

– Нет, правда, я тоже так хочу, – вздохнул Кенни. – Эх, Лондон! Может, я у вас на диване перекантуюсь на первых порах?

Дин представил, как на тусовках Кенни начнет всем впаривать, что он – лучший друг Дина Мосса, и ему стало не по себе.

– И чем ты здесь займешься?

– А тем же, чем и ты. Куплю гитару, напишу пару песен, соберу группу. Я же в «Могильщиках» тоже неплохо лабал, скажи?

– Тут везде грызня не на жизнь, а на смерть…

– Но ты ж сумел как-то прорваться…

– Сумел… а ты помнишь, сколько лет я учился играть?

– Ну, у меня, между прочим, диплом художественного училища. Может, устроюсь на работу в «Оз» или в «Интернешнл таймс». Или пойду торговать антиквариатом на Портобелло-роуд. Или заделаюсь фотографом. Мне б только приткнуться где-нибудь. Так как насчет дивана?

«Он даже не представляет, как оно тут все…» – думает Дин.

– Понимаешь, диван, вообще-то, не мой, а Джасперова отца. Который может в любую минуту выставить нас с Джаспером за порог. Так что, если ты серьезно надумал линять из Грейвзенда, поговори лучше с Родом.

Не дожидаясь, пока Кенни сообразит, что ему отказали, Дин окликнул бармена:

– Четыре пинты «Смитуикс»!