Утопия-авеню

– Нигилизм чувствуется даже в названиях твоих песен. «Вдребезги», «Оставьте упованья», «Пурпурное пламя»… Tо есть в музыке ты представляешь взгляды рассерженной молодежи?

«Ну вот, опять это слово».

– В каком смысле – нигилизм?

– Уныние. Ожесточенный взгляд на жизнь. Убеждение в бессмысленности существования.

– А, понятно. Ну, вообще-то, если меня что-то раздражает, то я могу сочинить об этом песню. Но это не значит, что я считаю жизнь бессмысленной.

– А что тебя раздражает?

Дин прикуривает «Данхилл», затягивается. На первом этаже стучат молотки.

– Что меня раздражает? Музыкальные критики, которые считают себя богами. Люди, которые употребляют умные слова, чтобы ткнуть тебя носом в твою необразованность. Мужчины, которые бьют женщин. Продажные копы. Старики, которые думают, что «Я ради тебя кровь проливал» ставит точку в любом споре. Чиновники, которые запретили пиратское радио. Те, кто высмеивает чужие мечты. Пироги, в которых вместо начинки – воздух. Власть имущие из благородных, которые снимают сливки. Ну и все мы – за то, что безропотно позволяем этим сволочам нас эксплуатировать.

– Что ж, я спросила, ты ответил, – вздыхает Эми. – А вот Джаспер разве не из благородных?

Джаспер смотрит на Дина.

– Джаспер классный.

– Зато я – самый что ни на есть простецкий парень, – добавляет Грифф. – Когда Дину хочется поговорить с кем-то о хорьках, удобствах во дворе или о социализме, то я всегда к его услугам.

На шее Эми Боксер поблескивает серебряный кинжальчик.

– А когда вы станете знамениты на весь мир и прикупите себе особняки в Суррее, чтобы уйти от налогов, то так и останетесь «простецкими парнями»? Вам уже достался глоток славы. Наверное, в вашей жизни теперь многое изменилось…

– За-ши-бись! – Стюарт Кидд, осматриваясь кругом, стоял в прихожей квартиры Джаспера. – А лихо ты устроился!

Кенни Йервуд онемел. Род Демпси шнырял глазами, разглядывая обстановку. «Прикидывает, что почем», – сообразил Дин.

– Надеюсь, ты мне вписку не обнесешь, а, Род?

Род хохотнул, продолжая оценивающе рассматривать квартиру.

– Это правда твои хоромы? – уточнил Стю.

– Типа того, – ответил Дин.

– Прям как из «Плейбоя», – сказал Стю. – Телевизор. Стерео. А вертолетной площадки на крыше, случайно, нет?

– Квартиру купил отец Джаспера, вроде как вложился с прицелом на будущее. Джаспер за ней присматривает, а я присматриваю за Джаспером. Ну, как-то так.

– И где же твой Джаспер? – с напускным аристократическим выговором осведомился Кенни.

– В Оксфорде. Завтра вернется. И между прочим, он не стал бы высмеивать твое произношение.

– Пусть только попробует! – сказал Кенни. – Сразу в глаз получит.

Стю все еще разглядывал обстановку.

– Значит, ты кантуешься тут аж с января и только сейчас пригласил нас в гости?

– Дин не виноват, – сказал Род Демпси. – У артистов тяжелая жизнь. Столько дел, что посрать некогда.

– Кстати, это почти правда, – сказал Дин. – Эй, Стю, скидывай обувку. Здесь с этим строго.

– Еще чего! – возмутился Стю.

– Тут один паркет дороже, чем весь дом твоей тетки Нелли вместе со всем ее барахлом, – заметил Род Демпси, расстегивая пряжки на байкерских сапогах.

– Включая саму Нелли, – добавил Кенни. – Между прочим, она в свое время неплохо зашибала. Ну, надо сказать, там было за что. Как и твоя мамаша, кстати.

– Очень смешно. – Стю расшнуровал ботинки. – А поссать можно? Или ваш золотой унитаз тоже нельзя пачкать?

– Вторая дверь слева по коридору.

Стю отправился в уборную, а Кенни принялся изучать коллекцию пластинок.

– Рад за тебя, Дин, – сказал Род Демпси.

В Грейвзенде у него была сомнительная репутация. Заядлый прогульщик, в шестнадцать лет он угодил в исправительную школу, за то, что поджег машину муниципального инспектора по делам несовершеннолетних; в восемнадцать прибился к байкерам; в двадцать пошел на квартирную кражу, но сорвался с крыши и лишился глаза. Выйдя из тюрьмы, он оказался без дома, без работы и без гроша в кармане, но Билл Шенкс ссудил ему денег, и Род открыл ларек, где торговал байкерской экипировкой. А теперь у него байкерский магазин в Кэмден-Тауне.

– А я – за тебя, – сказал Дин.

– Ну, у каждого есть свой дар, главное – найти ему выгодное применение. Кстати, о дарах… – Из кармана косухи он вытащил жестянку лакричного монпансье «Нипитс» и вручил Дину.

В жестянке оказался кусок дури размером с большой палец.

– Пристегните ремни, мы готовы к взлету! – объявил Дин.

В Джасперовых колонках громыхал альбом «Are You Experienced»[71]. Дин растянулся на косматом коврике, упиваясь басовой партией Ноэля Реддинга в «The Wind Cries Mary»[72]. В темноте светился ночник – голландский гном по прозвищу мистер Кабутер[73].

– Ну, рассказывай, рок-звезда, – попросил Кенни, передавая Дину косячок.

Дин затянулся, расслабленно поплыл.

– А чего рассказывать?

Стю сразу понял, что Кенни имел в виду.

– Сколько ты телок перетрахал в этих своих хоромах?

– Я же зарубок на кровати не делаю.

– Ну хоть больше десятка? – не унимался Кенни. – А как там твоя брайтонская парикмахерша?

Дин передал косячок Роду:

– Улетная дурь.