Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

За десять лет, прошедших после захвата власти большевиками, Бухарин проделал значительную эволюцию. Уже мало что осталось от безрассудного «левого коммуниста» и горячего «мальчишки революции», как называла его Клара Цеткин. Внутрипартийные баталии сделали его циничным прагматиком, господство партийного аппарата научило технологии властвования, когда к каждой бумаге следовало, как говорили тогда, «приделать ноги», т. е. ее путь по инстанциям должен был сопровождаться неформальными толчками — звоночками, записочками и т. д. Приходилось прикладывать немалые усилия для того, чтобы решить простые и обыденные вопросы.

^{В бюрократической переписке Бухарин отстаивал интересы Коминтерна как организации, «формально стоящей над всеми нами»}

^{Письмо Н. И. Бухарина В. М. Молотову и Н. А. Кубяку}

^{2 декабря 1927}

^{[РГАСПИ. Ф. 329. Оп. 2. Д. 6. Л. 26]}

Вот только один пример бюрократических междоусобиц. Приглашенные на Пятнадцатый съезд ВКП(б) иностранные члены ИККИ получили пропуска, а сопровождавшие их переводчики — нет. Бухарин был вынужден обратиться к Молотову: «Не понимаю никак, зачем озлоблять людей и целую корпорацию, формально стоящую над всеми нами, такими вещами. Очень прошу прекратить эту политическую бессмыслицу и организационную толчею»[1191].

Это не только штрих к тому, как работала сталинская бюрократия; обращают на себя внимание слова о Коминтерне, как инстанции, которая командует в том числе и большевистской партией. Бухарин отдавал себе отчет в реальном положении дел и вместе с остальными лидерами ВКП(б) отказывался называть вещи своими именами. Такое двоемыслие сослужит многим из них свою коварную службу…

На первых порах оно давало преимущество оппозиционерам, которые разбивали аргументы большинства ссылками на их же собственные речи. В запале полемики на Восьмом пленуме ИККИ Троцкий бросил Бухарину: «Вы монопольно скажете все, что вам нужно. Но вы сами однажды правильно указали, что даже социалистическая монополия ведет иногда к загниванию»[1192]. Сам Бухарин видел эту опасность, но старался вести дискуссию в духе открытости дореволюционного большевизма. На первых порах он выступал даже за публикацию материалов внутрипартийной дискуссии в коминтерновской прессе: «…если мы не опубликуем документы оппозиции, они будут опубликованы за границей»[1193].

На том же совещании аппарата ИККИ, состоявшемся после Восьмого пленума и посвященном новому этапу борьбы с троцкистами и зиновьевцами, наш герой произнес пророческую фразу: дело оппозиции в нашей стране проиграно, поэтому она неизбежно перенесет центр своей борьбы за рубеж[1194]. До высылки Троцкого из СССР оставалось еще полтора года, до создания им и его соратниками Четвертого Интернационала — около десяти лет. Однако и в 1927 году у левой оппозиции было немало сторонников как среди свергнутых вождей компартий, обвиненных в троцкизме, так и среди радикально настроенных рабочих.

Неизвестным даже многим коминтерноведам остается такой факт, как резолюция ЦК компартии Бельгии от 27 ноября 1927 года, направленная в Исполком. Руководство партии требовало прекратить исключения оппозиционеров из ВКП(б), срочно созвать конгресс Коминтерна для рассмотрения ситуации в российской партии, а до этого опубликовать документы как большинства, так и меньшинства, не допуская «искажений мыслей Троцкого»[1195]. Скандал был тихо замят, хотя в ходе обсуждения данного вопроса раздавались призывы к немедленной смене лидера партии Оверстратена. Горячие головы остудил опытный аппаратчик Пятницкий: за ним стоит большинство (весьма немногочисленных) бельгийских коммунистов, и, сняв его, «мы получим партию против нас»[1196].

Параллельно в адрес «русской делегации» и других инстанций Коминтерна шел поток писем зарубежных коммунистов, которые указывали на то, что репрессии против левой оппозиции в ВКП(б) противоречат принципам и традициям социалистического движения Европы. 22 ветерана ФКП обращались к делегатам Пятнадцатого съезда ВКП(б): «В момент, когда сгущается угроза наступления на СССР, в момент, когда большевистское единство русской партии более необходимо, чем когда бы то ни было, внутрипартийная борьба становится все более и более яростной. Массовые исключения, аресты коммунистов, насилие заменили собой дискуссии в рядах партии. Ни в СССР, ни в Интернационале масса коммунистов незнакома с подлинной точкой зрения оппозиции. Таким образом, низы партии не уясняют себе гибельности раскола, подготовленного Сталиным…»[1197]