Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Еще более абсурдной была попытка привести к общему знаменателю тактики «класс против класса» мизерную компартию Швейцарии, которую руководство Коминтерна предприняло весной 1928 года. Ее представитель в Москве Эмбер-Дро пытался добиться для партии исключения, чтобы рабочие партии могли на кантональных выборах выдвигать совместного кандидата. Если уж это невозможно, то тогда имеет смысл вообще бойкотировать выборы. Бухарину пришлось сдавать назад: «В стране почти по всем вопросам существует так называемая демократическая свобода. Для нас будет чрезвычайно трудно бороться против подобных демократических иллюзий, если мы будем упорствовать в бойкоте»[1278]. Продолжая и дальше действовать методом проб и ошибок, Коминтерн лишь в середине 1930-х годов придет к признанию того, что «демократические иллюзии» стоят того, чтобы защищать их от фашистской угрозы.

Но в 1928 году никто из деятелей этой организации даже в самом страшном сне не мог представить себе такого «поворота вправо». Их одолевали иные заботы. Необходимо было срочно завершить работу над программой Коминтерна, без которой нельзя было проводить его Шестой конгресс, откладывавшийся уже четыре года. Буквально накануне его открытия Политбюро приняло решение о том, что он должен проходить не в Большом Кремлевском дворце, как ранее, а в Доме союзов на Моховой. Документы не говорят о том, было ли это решение формой дискредитации бухаринского Коминтерна, за которой стоял лично Сталин. Так или иначе, представители российской компартии в Политсекретариате (Пятницкий, Мануильский и Бухарин) дисциплинированно проголосовали за него, в то время как все его иностранные члены высказались против (Арно, Белл, Эмбер-Дро, Барбье, Эрколи и Семар). Один из них привел такой аргумент: «…наши рабочие увидят победу буржуазии в том, что коммунисты выведены из Кремля»[1279]. Однако принятые «русскими товарищами» решения согласно канонам большевистской дисциплины подлежали неукоснительному исполнению.

5.8. Программа мировой революции

Ленин в своем политическом завещании дал весьма нелицеприятную оценку Бухарину как теоретику: его «воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился, и никогда не понимал вполне диалектики)»[1280]. На фоне характеристик, которые получили иные из потенциальных наследников вождя, эти слова не звучали приговором, хотя и часто припоминались впоследствии. Так или иначе, Бухарину нравилось заниматься теоретическими вопросами, и ленинская оценка не отбила у него эту охоту, скорее наоборот — подстегнула желание доказать противоположное.

В то время как Троцкий считался непревзойденным мастером написания манифестов Коминтерна, с которыми выступали его первые конгрессы, нашему герою досталась работа над подготовкой программы международной организации коммунистов. До тех пор, пока достижение конечной цели представлялось коммунистам делом ближайшего будущего, потребности в кодификации и систематической пропаганде их требований попросту не возникало. Первый проект программы Коминтерна был подготовлен Бухариным лишь к Четвертому конгрессу, когда откат революционной волны стал неоспоримым фактом. В нем он отказался от включения в этот документ переходных требований, считая, что в силу их специфики в каждой из стран их достаточно сформулировать в программных документах отдельных партий. В результате проект выглядел как выдержки из общей части программы РКП(б), принятой в марте 1919 года, а по стилистике напоминал «Коммунистический манифест» 1848 года.

Выступая на конгрессе с главным докладом по программному вопросу, Бухарин сосредоточил свое внимание на трех моментах. Во-первых, разоблачении социал-демократических теоретиков, якобы извративших марксизм в угоду своим буржуазным хозяевам. Полемический задор («чистейшее тупоумие свихнувшихся оппортунистов») лишь отчасти прикрывал отсутствие позитивных оценок мирового развития на современном этапе, отличных от того, что уже было сказано классиками марксизма. Вторая часть доклада была посвящена опыту построения социализма в Советской России. Предупреждая попытки трактовать НЭП как вынужденное отступление, Бухарин настаивал на том, что это с экономической точки зрения самая рациональная политика. В случае рецидивов «военного коммунизма» «пролетариат будет вынужден создавать колоссальный административный аппарат», который рано или поздно выступит тормозом развития производительных сил страны[1281].