Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Среди прочего Троцкий писал в те годы: «Действительный, а не показной интерес к Коминтерну определяется у Сталина заботой о том, чтобы иметь со стороны руководящих кадров Коминтерна надлежащую поддержку очередному зигзагу внутренней политики. Другими словами, от Коминтерна требуется внутренняя покорность»[1381]. Уничижительные и явно упрощенные оценки генсека, дававшиеся в пылу внутрипартийной полемики, скорректированы научными трудами, опирающимися на материалы сталинского архива[1382].

Известный американский историк Шейла Фицпатрик признает, что герой ее последней книги «имел огромный авторитет, и его можно было бы назвать „играющим тренером“, в прерогативы которого входило право принимать и исключать остальных игроков команды». «Хотя Сталин и был вожаком стаи, в отличие от своих современников Муссолини и Гитлера, он предпочитал работать с группой, состоящей из сильных фигур… это не были политические ничтожества или простой антураж, состоящий из секретарей и тайных агентов»[1383].

Исследования первых постсоветских лет, опиравшиеся на материалы ранее практически недоступного архива Коминтерна, постепенно засыпали ров между ленинским и сталинским периодами в истории этой организации, первоначально казавшийся непреодолимым. В качестве более значимого водораздела стал вырисовываться не 1923 или 1924, а 1929-й — год «великого перелома», подразумевавшего окончательное утверждение сталинского единовластия как в Советском Союзе, так и в Коммунистическом Интернационале. Акцент с различий между отдельными периодами был перенесен на интегрирующий образ этой международной организации, в котором в единое целое сплавлялись ее идейная база, кадровый потенциал и механизм принятия политических решений.

Автор согласен со взглядом на Сталина как «отсутствующего режиссера», которому не нужно было ежедневно направлять членов Исполкома или руководителей отдельных компартий — они прекрасно выучили отведенные им роли и действовали в рамках допустимой импровизации. В этом, пожалуй, и заключалось главное отличие начального этапа от последующих в истории Коминтерна. Ленин не мог позволить себе даже на короткое время ослабить внимание к созданной им организации, что предопределило динамичный характер первых лет ее истории.

Во многом на такой инерции «отеческой заботы» держалось стабильное существование зарубежных компартий в крайне неблагоприятных для них условиях второй половины 1920-х годов, когда Европа распрощалась с романтикой мировой революции и догмами классового подхода. Для того чтобы «закрыть» коминтерновский проект в эти годы, нужна была четко выраженная воля его создателей, но в этот период никто из них не приобрел еще потенциала бесспорного доминирования. Одержав победу во внутрипартийной борьбе, Сталин не стал принимать радикальных решений — произошла в известном смысле «мумификация» Коминтерна, он был отложен в сторону до лучших времен, точнее переведен в стратегический резерв советского внешнеполитического планирования.

^{Мандат, выписанный Сталиным самому себе для участия в Учредительном конгрессе Коминтерна}

^{2 марта 1919}

^{[РГАСПИ. Ф. 488. Оп. 1. Д. 13. Л. 13]}

Однако вернемся к моменту его рождения. Именно Сталин как секретарь ЦК РКП(б) подписал мандаты на участие в Учредительном конгресс руководителям партии большевиков (в том числе и себе самому).

Одновременно в Наркомате национальностей, который он возглавлял, были отобраны представители «угнетенных народов», которые также были включены в число делегатов конгресса[1384]. Это повторяло логику оформления Великой Французской революции, когда разряженные в экзотические наряды «туземцы» должны были подчеркнуть всемирно-историческое значение первого заседания Конвента, на которое они были приглашены[1385]. Не случайно о «ленинско-сталинской школе постановки национального вопроса» заговорили на Пятом конгрессе Коминтерна спустя всего полгода после смерти Ленина, что стало начальной точкой в процессе отождествления гениальности двух вождей большевизма[1386].

Именно Сталин на рубеже 1920–1930-х годов отвечал за наполнение коминтерновского аппарата компетентными кадрами из рядов российских большевиков. Здесь ему пришлось столкнуться с Председателем ИККИ Зиновьевым, который ревниво охранял свою вотчину от посягательств извне. Вероятно, это во многом предопределило будущий конфликт между ними. Отдавая себе отчет в кадровом дефиците, Сталин не гнушался принимать на работу бывших оппонентов, если они соглашались перейти в большевистский лагерь. По его инициативе Радек обратился к меньшевику Александру Мартынову, предложив тому приличный гонорар за литературный труд, но сделал этот так, чтобы не затронуть его самолюбия[1387]. Впоследствии Мартынов вплоть до своей смерти проработал в аппарате ИККИ, дослужившись до должности ответственного редактора журнала «Коммунистический Интернационал».