Утопия XIX века. Проекты рая

Примечание. В конце XIX столетия нуждающиеся молодые люди некоторых местных колледжей для заработка денег на уплату за учение ввели в обычаи поступление в гостиницы в качестве кельнеров на время долгих летних вакаций. В защиту их от критики, служившей отражением современных предрассудков, благодаря которым считалось, будто бы люди, добровольно ваявшиеся за подобное занятие, не могли быть джентльменами, доказывалось, что, напротив того, эти люди заслуживают похвалы, так как своим примером они поддерживают достоинство всякого честного и необходимого труда. Такого рода аргументация указывает на сбивчивость понятий некоторых из моих бывших современников. Служба кельнеров в гостиницах нуждалась в защите не более других способов поисков себе пропитания, но рассуждение о достоинстве какого-либо труда при господствовавшей тогда системе являлось чистейшим абсурдом. Продажа труда за наивысшую цену, какая только давалась, не могла быть ни в каком случае достойнее продажи товаров по такой же наивысшей цене. И то и другое являлось коммерческими сделками, измерявшимися коммерческой меркой. Назначая денежную плату за свой труд, работник принимал и денежную мерку для этого труда и, таким образом, отказывался от всякой претензии подвергаться какой-либо иной оценке. Это грязное пятно, которое подобная необходимость налагала на самую благородную и возвышенную службу, доставляло много горести людям благородной души, но зло это было неизбежно. Как бы ни было высоко достоинство известного труда, необходимость торговать им по рыночным ценам являлась неустранимой. Доктор одинаково должен был продавать свое лечение, как и все остальные. Если бы от меня потребовали указать на особенное счастье, каким более всего отличается этот век от того, когда я впервые увидел свет, то я сказал бы, что, по-моему, оно состоит именно в достоинстве, какое теперь стали придавать труду, отказавшись от назначения за него цены и уничтоживши рынок навсегда. Требуя от каждого только наилучшего, предоставили одному Богу быть его высшим Судьею и, признав честь единственной наградой за всякую удачную работу, стали всякие заслуги отмечать тем отличием, каким в мое время отмечались только заслуги солдата.

Глава XV

Осматривая дом, мы добрались и до библиотеки, где не могли устоять против соблазна в виде роскошных кожаных кресел, которыми она была обставлена, и уселись в одной в уставленных книгами ниш, намереваясь отдохнут и поболтать[12].

– Юдифь говорит, что вы все утро провели в библиотеке, – заметила миссис Лит. – Знаете ли, мистер Вест, по-моему, вы счастливейший человек из всех смертных, вам можно позавидовать.

– Хотелось бы мне знать почему? – возразил я.

– Потому что книги последнего столетия будут для вас новостью, – отвечала она. – У вас при чтении будет столько захватывающего интереса, что в течение пяти лет вам едва ли останется время на пищу. Ах, что бы я дала, если бы мне еще предстояло читать романы Беррьяна или Несмита, мама, – прибавила Юдифь.

– Да, или поэмы Оатса, или «Прошедшее и настоящее», или «Вначале», или… я могла бы назвать несколько книг, из которых за каждую можно отдать год жизни! – с энтузиазмом воскликнула миссис Лит.

– Отсюда я заключаю, что в это столетие написано много хороших литературных произведений.

– Да, – сказал доктор Лит, – это была эра беспримерного умственного блеска. По всему вероятию, человечество дотоле никогда не испытывало такого нравственного и материального развития, столь громадного по объему и столь ограниченного по времени, как в начале этого столетия, при переходе от старого порядка к новому. Когда люди стали понимать всю громадность счастья, выпавшего на их долю, и убедились, что пережитый ими переворот явился не только улучшением их положения в частности, но и доведением человеческого рода до высшей ступени существования, с неограниченной перспективой прогресса, тогда умы их дошли до такого напряжения всех своих способностей, о каком средневековое Возрождение может дать лишь слабое понятие. Затем наступила эпоха механических изобретений, ученых открытий, творчества в областях искусства, музыки и литературы, эпоха беспримерная за все время существования мира.

– А вот кстати, – сказал я, – мы заговорили о литературе; каким образом издаются теперь книги? Тоже нацией?

– Конечно.

– Но как же вы эго устраиваете? Издает ли государство все, что ему доставляется, само собой разумеется, на общественный счет, или оно удерживает за собою право цензуры и печатается только то, что одобряется ею?