Утопленник (СИ)

Удар коленок был настолько мощным, что Богдану показалось — кисть руки раздавил пресс для расплющивания танков. Он едва не закричал от мучимой боли, в глазах потемнело. А когда зрение вернулось — медсестра, слабо виляя бёдрами и цокая каблуками, подходила к самой двери. Богдан приподнялся на кровати, боль прострелила плечо. Он опустил глаза, увидел на бинтах застарелое неровно расплывшееся кровавое пятно, потом рассмотрел ладонь, думая, что сейчас увидит кровавое сплющивание в толщину тетрадного листа. Но ладонь оказалась как ладонь. Но ведь она же ударила коленками? Ударила? Отчего он чуть не взвыл! Он ещё раз хотел рассмотреть медсестру — на вид вроде милую, но… Она словно прочла его мысли, замерла и обернулась, продемонстрировав доброжелательную улыбку. И Богдан подумал, что несколько секунд назад из-за психологического надрыва после Алисы и собственного утопления поймал галлюцинацию в виде боли — никто не давил ему ладонь. Медсестра ещё раз улыбнулась и повернулась к двери, её ладонь потянулась к ручке и — застыла. Она поворачивалась очень медленно. Кровавые и жёлтые гнойные пятна на белом коротком халате растекались прямо на глазах, лицо становилось синюшным, с треском появлялись изломанные глубокие морщины. Ещё мгновение и на Богдана смотрело лицо Дианы — младшей дочери Потапа. Вместо глаз темнели дыры, наполненные кровью, струйки, будто вырвались из переполненного сосуда, быстро потекли по щекам. Диана жалобно протянула к нему руки и всхлипнула. Кожа на её лбу лопнула по центру, образовывалась дыра, как если бы выгорала изнутри, края обугливались. На черепе появилась выдолбленная цифра — два.

Богдан вздрогнул, часто заморгал, хлопнула дверь, видение исчезло вместе с медсестрой. Но запах палёной кожи ещё долго витал в палате. А ведь он уже позабыл! Когда в своём доме убирал мёртвую Алису из комнаты, он подошёл к стене, снял со спинки кровати верхнюю часть черепной коробки с задранным скальпом. Из-под волос, забрызганная кровью со смесью, наверное, мозгов, выглядывала — единица. Она будто выдолблена долотом в кости по центру надо лбом. Богдан долго стоял и рассматривал, не веря, что такое возможно. Он тщательно потёр пальцем и присмотрелся. Единица действительно вдавлена, чем-то когда-то вырезана. Но тогда на лбу под кожей, когда Алиса ещё жила, должна видна впалость. Тем не менее — не было. Ничего такого Богдан не узрел.

Лежать вовсе перехотелось, да и плечо не так сильно болит. Богдан сел на кровати, опустил ступни на прохладный пол. Он медленно осмотрел палату: на тумбочке возле окна лежал его мобильник, на двух стульях, приставленных к стене — вся его одежда. Богдан ещё раз взглянул на дверь, уже опасаясь медсестры, надеясь, что она больше не войдёт и её голова не начнёт извиваться какими-нибудь мерзопакостными змеями типа древнегреческой горгоны. Он потёр ладонью бинты на больном плече и призадумался. Когда после прыжка он скрылся под водой и собирался уже всплывать, кто-то оседлал его спину, жёсткий хват ладоней сжал плечи. Богдан даже увидел пальцы с отслоившимися чёрными ногтями. В первую секунду он подумал, что это водолаз. До дна оставалось метра два. И этот кто-то с невероятной быстротой и мощью насадил его на металлический штырь. Богдан выкручивался, старался сбросить невидимого чужака с себя, отдирал сине-багровые пальцы с примесью фиолетового со своих плеч, но когда обернулся, то никого не увидел. Ладони продолжали крепко держать, а за ними — никого. Через несколько секунд его ещё глубже насадили на штырь. А когда он ещё раз обернулся — к нему подплывал Потап. Потом друг снова всплыл и привёл с собой водолаза. Потом операция, реанимация. В общем, для Богдана, родившегося в рубашке, всё очень даже удачно обошлось: ни заражения, ни утопления, кости и плечевая артерия не пробиты.

— Что же всё-таки происходит? — прошептал Богдан. Несмотря на внешнее спокойствие, где-то глубоко засела тоскливая обречённость, скорбь, какая-то безрассудная загнанность. Будто их всех давно, очень давно — приговорили: кровавый ветер гулял в их пустынных душах, голодные гиены хохотали над их судьбами, бесовские силы извивались над их растерзанными телами. — За что?

— В эту палату обед ещё не развозили! — грохнул женский голос в коридоре.