Утопленница

Абалин вошла внутрь и нашла меня запершейся в своей спальне. Я заперла дверь, поэтому на её пути оказалась ещё одна баррикада, которую ей пришлось преодолеть. Не знаю, как долго я там успела проторчать, часы или дни. Я не помню, и узнать это не представляется возможным. Сейчас это не имеет никакого значения. Она крикнула, что слышит, как я плачу и разговариваю внутри сама с собой. Тогда Абалин пошла на кухню, взяла нож для масла и, умело орудуя остриём, вскрыла дверной замок. Оказалось, что я спряталась у окна в одних трусиках. Она выразилась иначе, но полагаю, что я там именно пряталась. Углы всегда казались мне безопасными местами. Ничто не может подкрасться сзади, когда ты сидишь в углу, даже если этот угол возле окна. Она застала меня съёжившейся в углу, где я сидела спиной к стене, но давайте не будем вдаваться в подробности. Это довольно щекотливая история – то, как она меня нашла, что я делала и в каком состоянии находилась. Впрочем, могу сказать, что я была полностью обезвожена. И не ела уже… не знаю, несколько дней как минимум. И да, воду в туалете я тоже не спускала. Сначала она разозлилась, но потом обняла меня и заплакала. Не знаю, как долго это продолжалось, но я помню, что много раз просила её остановиться. И даже пыталась её бить. Увы, но я вынуждена в этом признаться. Я ударила Абалин несколько раз, пока она пыталась меня утихомирить и выяснить, что происходит, наградив её фингалом под правым глазом. Мне бы хотелось, чтобы она ударила меня в ответ, но этого не случилось. Она просто удерживала меня – грязную, истеричную дикарку – в углу, пока я не перестала наконец сходить с ума. Позже она стояла возле холодильника, молчаливая и спокойная, прижимая к лицу пакет с замороженным горошком. Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мне хочется, чтобы она ударила меня в ответ.

Так или иначе, дальше цепочка событий выстраивается примерно так: Абалин позвонила доктору Огилви по номеру экстренной помощи, и кто-то на другом конце провода сказал ей попробовать дать мне немного валиума, а затем позвонить моей тёте. Но я не хотела, чтобы тётя Элейн оказалась рядом, и, очевидно, сказала об этом Абалин. Она позвонила тёте Элейн, убедив её не беспокоиться и дать обещание, что она не станет приезжать, пока Абалин будет держать её в курсе моего состояния. В поликлинике сказали, что если со мной кто-нибудь останется и я не буду представлять опасности ни для себя, ни для посторонних, то «Скорую» вызывать не нужно (это они повторили неоднократно). Затем позвонила доктор Огилви. Я что-то ей сказала, но хоть убей, не помню, что именно. Абалин согласилась пожить со мной какое-то время, и доктор Огилви объяснила ей, что нужно подождать двадцать четыре часа, а затем проследить, чтобы я вернулась к прежнему режиму приёма лекарств. Ещё она посоветовала Абалин попробовать выяснить, сколько времени прошло с тех пор, как я перестала принимать лекарства. То ли я не могла вспомнить, то ли просто не хотела никому говорить (к вопросу о паранойе – мне не хотелось, чтобы Абалин или кто-то ещё оставался со мной рядом). В итоге Абалин удалось лишь отыскать мою коробочку для пилюль, в которой я хранила свой недельный, с воскресенья по субботу, запас таблеток, где каждая из них лежала в своём специальном пластиковом отсеке – В, П, В, С, Ч, П, С. В коробочке было шесть отсеков, из чего она сделала вывод, что прошло как минимум шесть дней. Конечно, она понимала, что времени могло пройти гораздо больше.

Абалин позвонила Марго, своей новой девушке, и между ними вспыхнула жаркая ссора. Марго заявила, что Абалин здесь вообще ни при чём и это не её проблемы (имея в виду меня), а я ею просто манипулирую. Они ещё какое-то время переругивались, пока Абалин не выкрикнула, чтобы Марго валила к чёрту и вообще они расстаются. Итак, резюмируем: я напугала Абалин до полусмерти, засадила ей кулаком в глаз и послужила причиной расставания с любимой девушкой. Так держать, Имп. Ты просто красотка.

Она остаётся здесь, поскольку ей больше некуда идти, и это самое малое, что я могу предложить после того, что она сделала для меня и чего ей это стоило. Она просто остаётся со мной рядом – мы не живём вместе. Я вижу, что ей тяжело. Мы стараемся не мешать друг другу. Вы можете трепетно о ком-то заботиться, но не в силах жить с этим человеком, это нелегко. Глядя на Абалин, я понимаю, насколько это верное наблюдение; до рецидива мне и в голову не приходило, насколько оно жизненное. Я как-то пошутила, что она мой рыцарь в сияющих доспехах, но шутка получилась несмешной, и никто из нас не засмеялся.

С тех пор, как она нашла меня съёжившейся в углу спальни, мы ни разу вместе не смеялись. Я живу в доме, где постоянно кто-то смеётся, что соседи сверху, что снизу. Я слышу их смех сквозь половицы и потолок, он то стихает, то раздаётся вновь.