Утраченная реликвия

«Надо же, – подумал он. – никогда прежде не замечал, что пламя свечи похоже на луковку православной церкви. Точно такая же на Успенском… была. – Трудно было отцу Серафиму привыкнуть, что все, связанное с его храмом, теперь только в прошлом. – Господи, помилуй их грешных, ибо не ведают, что творят!»

К горлу подкатил комок. Серафим перекрестился и закрыл глаза.

«Господи, помилуй! Господи, помилуй!», – мысленно произносил он слова молитвы.

Очень часто, когда наваливалась терзающая душу тоска по взорванному храму и страшная ненависть к тем, кто такое сделал, Серафим просил Всевышнего о прощении этих людей.

«Ненависть разрушает душу, милость – лечит». Он всегда помнил слова своего отца.

«Нельзя уподобляться варварам и рушить храм собственной души». Эту формулу лет двадцать назад он вывел уже сам.

Постепенно успокоившись, Серафим открыл глаза: ему захотелось вновь увидеть свечное пламя. Теперь он смотрел на него, не отрываясь, не шевелясь и не дыша, чтобы дыханием не потревожить это огненное совершенство. В голове его крутились сперва какие-то беспорядочные мысли, потом начали возникать осознаваемые образы, которые постепенно сложились в целые картины. Картины его жизни…

Глава 14. Отец Серафим

Отец Серафим родился в самом начале декабря 1894 года, в семье настоятеля одной из древнейших тверских церквей. При рождении ему дали имя Николай в честь святителя Николая Мирликийского Чудотворца. Поначалу жизнь его складывалась как у многих детей духовного сословия. После окончания духовного училища и семинарии в Твери он поступил в Московскую духовную академию в Троице-Сергиевой Лавре. После долгих раздумий он Николай испросил благословения родного отца и духовника и перед выпуском из академии принял монашеский постриг с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Вскоре он, молодой монах Серафим, был рукоположен в сан иеродиакона, затем иеромонаха, и оставлен в Лавре при семинарии инспектором. На дворе стоял тревожный 1917 год.

Его отец, протоирей Алексий Соровский, как и многие (правда, далеко не все) священнослужители, не принял Февральскую революцию. Он тяжело переживал и не мог поверить в добровольное отречение последнего из династии Романовых – царя Николая II. Новая российская буржуазия: банкиры, промышленники, богатое купечество, стремилась занять в России ведущее место, оттеснив в сторону заметно обедневшую к тому периоду родовую аристократию. Опорой одряхлевшего, обессилевшего дворянства оставалась монархия – и потому новоявленные революционеры-буржуа с толстыми кошельками в руках нанесли смертельный удар именно по ней. Февральскому перевороту во многом способствовала и армия, уставшая от совершенно ненужной для России кровавой Первой Мировой войны.

Еще тяжелее Алексий Соровский воспринял грянувшую вскоре после этого Октябрьскую революцию. Новая буржуазия не смогла удержать свою власть, погрязла в многопартийных спорах и склокак. Не оказалось у нее и сильного лидера – ни один из Председателей Временного Правительства, ни потомственный дворянин и общественный деятель князь Львов, ни известный адвокат и политик Керенский, явно не подходил на роль нового правителя России. А в это время продолжалась первая Мировая война, во многих российских губерниях воцарился хаос и насилие… В атмосфере полного безвластия на поверхность всплыли различные экстремисты, которые подбивали народ на грабежи и разорение бывших «дворянских гнезд» и даже церквей. Ведь немало людей считали, что «попы» служили вовсе не Богу, а богатеям, время которых окончательно пришло к концу. Так чего же продолжать жить в полной нищете, когда в соседних храмах есть и золото, и серебро? Ломай, воруй, жги!..

Страна оказалась на грани развала. Кто-то должен был взять власть в свои крепкие руки, и этими людьми оказалась сравнительно малочисленная, но очень организованная партия большевиков во главе с Лениным. Они пообещали солдатам прекратить войну, крестьянам – дать землю, рабочим – заводы и фабрики. Неудивительно, что большая часть трудового народа, а также антибуржуазно настроенной интеллигенции поддержала революционеров. Но священнослужители на этот раз проявили редкостное единство и почти все не приняли новую советскую власть.