Утраченное кафе «У Шиндлеров»

Эгон Дубски пока еще находится под надежной защитой санатория в Галле, под Инсбруком. В этот день доктор Эгон Брожек, назначенный доверительным собственником активов Эгона, пишет письмо юристу Луизы Дубски.

Брожек желает знать, готовы ли Эгон с Луизой продать магазин Дубски и винокуренное производство по адресу Хайлиггайстштрассе, дома 2 и 2А. Виноторговец по имени Франц Гутман, проживающий на этой же улице, уже некоторое время желает их приобрести, и доктор Брожек хотел бы сейчас прояснить этот вопрос.

Брожек подчеркивает, что категорически не признает права Луизы на эту собственность; тем не менее Гутман хотел бы заручиться ее согласием. В конце письма он заявляет, что если она не соглашается продать за 160 000 рейхсмарок все, включая инвентарь, то он примет меры к принудительной сделке, и в этом его поддерживает комиссар по арианизации Герман Дукснойер.

В следующем месяце Дукснойер, Брожек, Гутман и один гестаповец наносят визит в квартиру Луизы над магазином в доме на Хайлиггайстштрассе, где она живет со свекром, Леопольдом. Луиза решительно отказывает в продаже Гутману, чем вызывает ярость комиссара Дукснойера, который разражается угрозами: «Мы и без подписи все продадим… Фрау Дубски, если вы поможете, то мы оставим вашего мужа долечиваться в Галле, ну а если нет, то сегодня же отправляем его в Польшу».

Брожек потом признается, что не помнит никаких подробностей этой встречи, кроме того, что он все время молчал и его «расстроили» слова Дукснойера. Каждому понятно, что название «Польша» означает для еврея. Это страна, из которой не возвращаются.

В земельном архиве Инсбрука я обнаружила послевоенный отчет о посещении квартиры Дубски. Архивист вручил его мне со строгим наказом не перепутать порядок старых листов, выпадающих из подшивки. Когда я взяла в руки бледно-зеленую папку, прошитую тонкой нитью, и увидела ветхие желтоватые страницы, местами порванные, с еле заметными буквами, то поняла: из них-то и станет понятно, что же произошло с Дубски. В папке хранилась часть материалов послевоенного дела по реституции, а «политическое заявление» на первой же странице было весьма недвусмысленно: действия Брожека, Дукснойера, Гутмана и некоего доктора Бильгери назывались «особенно ужасными».

После визита в квартиру Луиза поспешила к своему юристу, доктору Вольфгартштеттеру, и получила от него однозначный совет: продавать немедленно и не слишком торговаться, если ей дорога жизнь мужа. Луиза призналась: чтобы оставить мужа в Инсбруке, она готова была отдать все хоть даром, но Вольфгартштеттер заверил, что в этом нет нужды и они попробуют выручить хорошую цену. Теперь уже я отметаю все подозрения, что Луиза вышла за Эгона только для того, чтобы сначала прибрать к рукам его бизнес, а потом и передать все своим братьям.

Вольфгартштеттер рассказывает, как потом на квартире состоялись переговоры с участием его самого, Луизы, Брожека, Дукснойера и высокого офицера-гестаповца из Берлина, который, как ему сказали, был прислан следить за тем, чтобы все «прошло гладко». Сразу же возникла проблема с инвентарем: он принадлежал совместно Леопольду и Эгону, а так как Вольфгартштеттер представлял одну лишь Луизу, он не хотел разбираться еще и с ним.

Луиза начала с цены 200 000 рейхсмарок, но быстро снизила ее до 175 000, а Вольфгартштеттер попробовал помочь ей, заявив, что получил уже два предложения на 320 000 и 300 000 рейхсмарок соответственно. Цену согласовали, но нужно было еще решить, что делать с квартирой над магазином. Гутман хотел приобрести ее для управляющего винным погребом, но Луиза желала остаться в ней со своим свекром Леопольдом. Они так ни о чем и не договорились.

Совершение сделки затянулось. Дукснойер угрожал Вольфгартштеттеру по телефону, обвиняя его в саботировании переговоров. Он надавил как следует и 3 ноября 1941 года написал доктору Прантлю, управляющему директору банка Sparkasse, у которого Эгон брал ссуды на развитие бизнеса. Дукснойер отдал письменный приказ банку отменить ссуды Эгона «с целью арианизации фирмы Дубски и в пользу вернувшегося на родину южного тирольца».

Через два дня Прантль послушно сообщил Эгону в санаторий, что Sparkasse потребовал до 15 ноября 1941 года вернуть обе ссуды с процентами, а это значило, что всего за десять дней предстояло расстаться более чем с 36 352 рейхсмарками. Он угрожал, что в случае неуплаты банк примет меры. Меня это не удивило: ведь я уже знала, что он посредничал при продаже виллы Шиндлеров гауляйтеру Гоферу.