Человеческая трагедия на востоке масштабом ничуть не уступала тому, что на Западном фронте часто называли «мясорубкой», и братья Шиндлер, должно быть, уже очень скоро почувствовали это на себе. Дам слово статистике: считается, что к концу первого года войны Австро-Венгрия потеряла ранеными, убитыми и пропавшими без вести приблизительно один миллион человек или чуть больше. Военный историк Джон Киган в книге «Императорские егеря и горные стрелки» (Kaiserjäger and Landesschützen) указывает, что из этого количества «не менее 40 000 составляли убитые, то есть австрийская армия лишилась самых лучших и самых храбрых, которым не было замены»[13]
.Одно поколение Шиндлеров и Дубски ушло на войну, а другому пришлось научиться переживать и потери, и ощущение пустоты: 2 мая 1915 года Самуил умер в возрасте семидесяти трех лет, оставив Софию вдовой. Конечно же ей трудно было пережить это горе одной, ведь пятеро ее детей были далеко от Инсбрука. Наверняка Марте в Вене часто снился покойный отец.
Война многое изменила для женщин. Мужчины постепенно уходили из сельского хозяйства, промышленности, бизнеса и транспорта, и женщины Инсбрука вышли из тени и стали заметнее в общественной жизни. По фотографиям заметно, что они начинают работать контролерами в трамваях, трудятся в цехах, пробуют себя в бизнесе.
У Софии четверо сыновей были на фронте, а муж умер, и ей пришлось встать во главе семейного бизнеса. Марта осталась в Вене, чтобы помогать Зигфриду в делах, а дочь, Маргариту, отправила в Инсбрук, к бабушке, пережидать войну[14]
. Наверное, семилетней девочке было очень страшно приехать и узнать, что все ее дяди отправились воевать.Весной 1915 года положение Австро-Венгрии на фронте стало настолько тяжелым, что ее солдат уже требовалось спасать. Германия согласилась начать наступление одновременно в Польше и Галиции, но сделала это, чуть ли не стиснув зубы. Австро-Венгрия оказалась младшим партнером в очень неустойчивом союзе. Немецкому генералу Эриху Людендорфу приписывают известное выражение о Германии, «прикованной к трупу» империи Габсбургов. И тем не менее выход Австро-Венгрии из войны или хотя бы отказ от сражений с русскими обернулся бы для нее катастрофой.
Новая операция, так называемое Горлице-Тарновское наступление, началась в Галиции, юго-восточнее Кракова. Немецкие и австро-венгерские части скрытно соединились в этом районе и значительно превзошли русских по численности. 2 мая 1915 года короткая, но ожесточенная бомбардировка возвестила о начале атаки. По меркам Западного фронта, количество орудий было весьма скромным, но на Восточном ничего подобного пока еще не видели и не слышали.
Стремительная атака раздробила силы русских, катком прошла по галицийским равнинам. В прорыв пошли многочисленные войска.
К концу «великого отступления», в сентябре 1915 года, пала вся российская часть Польши, и русских в Галиции почти не осталось. Более миллиона военнопленных нужно было где-то разместить, и их рассовали по самым разным уголкам империи. Некоторые оказались в крошечной тирольской деревне Штейнах, рядом с которой я жила в Тринсе, и работали на местной кожевенной фабрике[15]
. Прочие обосновались в Игльсе и Инсбруке.Австро-Венгрия торжествовала. Эта победа, как ластик, стерла память о прежних унижениях. Полки Эриха, Эрвина и Гуго входили в Третью армию, которая юго-восточнее Горлице пробивалась к северной оконечности Карпатских гор. Полк Гуго, похоже, в июне вернулся в Тироль, где ему тоже пришлось несладко, но Эрих с Эрвином остались на Восточном фронте.
Когда в Соединенных Штатах я познакомилась с Томом Зальцером, он показал мне две фотографии моего двоюродного дедушки Эрвина и его однополчан – их я никогда раньше не видела. На одной серьезные, изнуренные солдаты поздно вечером собрались вокруг небольшой бочки, похожей на ту, в которой держат ром. Я не сразу поняла, кто из них Эрвин – так не похож он стал на веселого юношу, которого я видела на снимках, сделанных в Игльсе в 1914 году.
Эрвин на этом снимке сидит на земле в грязных ботинках и держит небольшую жестяную кружку; улыбки нет и следа, он пристально смотрит куда-то за правое плечо фотографа. Сначала я подумала, что алкоголь в кружке напомнил ему об отце и семейной винокурне, но он, кажется, был склонен глушить свои горести, а не предаваться воспоминаниям и размышлениям.
Эрих и Эрвин, уже к тому времени лейтенанты, остались в живых после первых, самых страшных дней Горлице-Тарновского наступления. Эрвин был убит 9 июля 1915 года, в возрасте двадцати двух лет, и как раз тогда, когда было объявлено прекращение огня. Его подразделение стояло северо-восточнее Кракова, в городе Красник, на территории русской Польши. Приветствуя командира, он получил пулю в голову. Стальные каски только еще входили в употребление – и пока только на Западном фронте. У Эрвина и его однополчан были только матерчатые кепки (Feldkappe), совершенно не защищавшие от пуль.