Утраченное кафе «У Шиндлеров»

Я знаю, что каждое лето они проводили в Игльсе, у дяди Зигфрида. Там компанию им всегда составляли Марта и внучка Зигфрида, Марианна. Она росла без родителей. Мать ушла, заявив, что не чувствует в себе ни малейшей склонности к выполнению своих обязанностей; отец, Эрвин, специалист по патентному праву, работал во Франкфурте-на-Майне; естественно, он не мог уделять дочери должного внимания и в конце концов отправил ее к своим родителям, в Вену. Курт и Петер приходились Марианне дядьями, хотя она была примерно одних лет с Куртом. Было у них и нечто общее: все трое прекрасно знали, что такое быть единственным ребенком в несчастливой семье.

Вот они передо мной на фото, беззаботно играют в саду. На снимке 1934 года Курт за рулем большой немецкой машины изображает шофера, а Петер с Марианной сидят на заднем сиденье (см. илл. 17 на вкладке). Когда в 2018 году в Америке я познакомилась с Марианной, она подарила мне копию этой фотографии в красивой рамке. Это настоящее олицетворение великолепной, богатой и беззаботной тогдашней жизни.

Худощавой, жилистой Марианне сейчас за девяносто, но она отличается завидным здоровьем и острой памятью. Она добрая, и мне с ней тепло. Она помнит не только сад в Игльсе, но и булочки со взбитыми сливками, которые делали в кафе и иногда с оказией присылали ей в Вену, чему она бурно радовалась. Она рассказывает мне, как хорошо относилась к отцу, как потом, во взрослой жизни, они изредка пересекались, причем она всегда избегала вступать с ним в деловые отношения. В точности она не знает, из-за чего возникла неприязнь между взрослыми Петером и Куртом; но ей кажется, что я права и возможной причиной было кафе «У Шиндлеров».

А еще я еду в Вашингтон, к Джону Кафке. Он берет меня в плен своей энергией, шармом и умом. В свои девяносто семь он ведет меня на целых две художественных выставки, одновременно со мной выискивая наши общие корни. Он вспоминает, как совсем еще мальчиком радовался, когда ему разрешали посидеть в шикарном кафе допоздна и послушать волшебного Рихарда Таубера. Джон напоминает мне, что Таубер был местным, уроженцем Урфара, небольшого городка совсем недалеко от Линца, где вели свой бизнес Эрмина и Зигмунд Кафка.

Я спрашиваю у Джона, помнит ли он моего отца и их совместные игры в Игльсе. Я знаю, что из Линца всегда наезжало много гостей: Эрмина и Зигмунд со своей семьей, их дочь Лили, опекун Джона Эдуард Блох, который совмещал свои приезды с продолжением учебы на медицинском факультете Инсбрука. Мне кажется вполне логичным, что Курт с Джоном должны были приятельствовать, ведь их разделяло всего четыре года, но почему-то у меня нет ни одной фотографии, где они с Куртом играют.

Джон отвечает, печально улыбаясь: «А я ведь совсем не помню Курта – наверное, потому, что я был несчастным полусиротой из Линца и нам не очень-то разрешали играть вместе».

Я удивлена: ведь их бабушки, Эрмина и София, были необыкновенно близки. Думаю, это Эдит не поощряла дружбы Курта со своим линцским двоюродным братом.

И во мне пробуждается надежда, что теперь, через восемьдесят лет, я делаю маленький шажок в нужном направлении.

9 Убийство в горах

Инсбрук, 1 января 1931 года

В начале очередного нового года сотрудники Шиндлеров опять устраивают праздник, но теперь уже по случаю пятидесятилетия компании. Они дарят Шиндлерам большой плакат (см. илл. 15 на вкладке).

Рамкой ему служат пышные золотые завитки. В верхней части помещена раскрашенная фотография штаб-квартиры Шиндлеров на Андреас-Гофер-штрассе. Ниже чернилами красноватого цвета исполнены поясные портреты основателей: Самуил – слева, София – справа. Самуил, которого к тому времени уже шестнадцать лет не было в живых, нарисован более расплывчато, как бы призрачно; похоже, художник вдохновлялся групповым фотопортретом 1912 года, потому что и там, и здесь у Самуила схожее выражение лица.

София, напротив, изображена более ярко; она выглядит старше, чем на фотографии 1912 года, но и живее, чем ее супруг. Если нужно доказательство, какое значение она имеет не только для семьи, но и для компании, то оно перед нами. Она и два ее сына, Гуго и Эрих, названы hochwohlgeboren, то есть «благородными».

Это примета того, как поднялись Шиндлеры в местном обществе: за жизнь одного поколения иммигрантов в «благородные» – по крайней мере, для искренне любящих сотрудников, благодарных за добро и заботу и за то, что их «энергия и благоразумие» (Tatkraft und Umsicht) «из маленького предприятия» (aus kleinen Anfängen) создала такое большое. За «доброжелательность и заботливость» (Wohlwollen und Fürsorge) Шиндлеров все сотрудники горячо говорят им спасибо.