Утраченное кафе «У Шиндлеров»

В нетерпеливом волнении я ждал у окна совсем недолго. Гитлер стоял в открытом, медленно двигавшемся кабриолете и приветствовал толпу, поворачиваясь во все стороны, в том числе и в мою; я подумал, что приветствие было адресовано одному соседу, ярому его стороннику. На следующий же день мне сказали, что эта своеобразная «честь» была оказана все-таки мне. Сразу по прибытии в мэрию фюрер распорядился послать за мной.

Дочь Эдуарда, Труда, потом вспоминала, как на следующий день член городского совета Адольф Эйгль передал ей слова Гитлера: «Скажите, а жив ли доктор Эдуард Блох? Он когда-то лечил мою семью». Мол, дальше он сказал, что, если бы все евреи были такими, как он, антисемитизма бы не существовало[41].

Эдуард уже не раз слышал, что Гитлер тепло отзывается о нем; это ему рассказывали те пациенты, которые стали «нелегальными» нацистами и совершали небольшое путешествие из Линца в альпийский Берхтесгаден, где расположилась резиденция фюрера. А значит, он знал, что Гитлер считал его «исключением из правил», Edeljude – благородным евреем.

Потом доктор признавался: у него были мысли, что Гитлер разглядел хорошее в одном из представителей еврейской нации[42]. Вполне понятно, что, стоя у окна, Эдуард испытывал крайне противоречивые чувства. Однако он не наивен. Глядя на Гитлера, возвышающегося среди моря голов, он задавался вопросом: «Что теперь он сделает с людьми, которых я люблю?»[43]

Для остальных евреев, живших в Линце – тех, которые не считались «благородными» (edel), – жизнь бесповоротно изменилась сразу же после аншлюса. Эдуард вспоминал, что первым делом им приказали сдать паспорта, чтобы исключить возможность побега. Потом гестапо принялось за освобождение евреев от их имущества:

Начались страшные обыски, обычно по ночам или в самые ранние утренние часы. Понятно, что никакого «криминала» не обнаруживалось, но любой офицер гестапо по-иезуитски подло умел засунуть «коммунистическую листовку» в книгу на полке. Торжествуя, он обнаруживал ее и предъявлял ошарашенному владельцу квартиры «неоспоримое» доказательство принадлежности к организации, враждебной государству. Таким образом на людей, никогда не имевших ни малейшего касательства к политике, вешали ярлык опасных врагов государства и этим решали их участь. Кого-то другого еще могли обвинить в уклонении от уплаты налогов. Короче говоря, евреев брали по самым невероятным обвинениям: прошло несколько дней, и они заполнили все камеры тюрьмы… Членов Национал-социалистической партии расставили у магазинов, чтобы они не пропускали туда покупателей; вскоре у евреев не осталось никаких способов заработать на жизнь, а беспощадная эксплуатация оставила их совсем без денег.

Восемь членов крошечной еврейской общины свели счеты с жизнью, испугавшись того, что Гитлер мог натворить с евреями Линца.

Даже Блохам не удалось уйти от внимания гестапо, хотя и по очень специфическим причинам. Через шестнадцать дней после аншлюса, 28 марта 1938 года, к ним пришли несколько офицеров; Эдуард в то время был с визитом у своего пациента. Один из пришедших пояснил: «Нам сообщили, что у вас есть памятные вещи, имеющие отношение к фюреру. Я хотел бы взглянуть на них».

Он ссылался на какую-то местную газету, которая написала, что у Блоха имеются две почтовые открытки и пейзаж, подаренные ему Гитлером. В той же статье упоминалось, что Блох «самоотверженно и добросовестно, несмотря на бедность пациентки»[44], лечил Клару Гитлер. Гестаповцы крайне заинтересовались и потребовали, чтобы доктор передал им все, что у него было.