Утраченное кафе «У Шиндлеров»

8 марта 1939 года София пишет из Вены своему дорогому, любимому внуку «Куртерлю» – это уменьшительная форма имени Курт. Она сообщает ему, как обрадовалась, получив от него письмо, и как нетерпеливо ждет она новых. Она думает, что некоторые его письма затерялись, так как к ней пришло только одно, длинное – на которое она тут же ответила – и карточка, на которой он снят вместе с Эдит и Гуго. Я слышу только одну сторону этого задушевного разговора, но чуть неровные чернильные строчки, написанные рукой Софии, дышат любовью к ее «маленькому Курту» и желанием узнать, как ему живется теперь в Англии.

София благодарит Курта за поздравления с днем ее рождения и сообщает, что провела его очень хорошо, в компании Эриха, Греты и Петера. София спокойно пишет о «сильных переживаниях» Эриха, что его паспорт еще не готов и что он очень хочет «сказать последнее “прости” прекрасной Вене», но в ее словах слышится страх. Она сообщает, что Эрих с Зигфридом уехали во Франкфурт, чтобы попробовать ликвидировать оставшиеся дела сына Зигфрида и Марты Эрвина, который уже живет в Соединенных Штатах.

В письмах Марты интересно то, что она совсем ничего не сообщает о собственной дочери, Маргарите, которая, насколько мне известно из книги, найденной на полках в доме Курта, уехала из Вены в Париж в начале 1939 года, на одном из последних поездов. Маргарита была хорошей художницей, с отличием закончила Венскую школу изящных искусств (Kunstgewerbeschule) и стала керамистом и скульптором в венском художественном обществе Werkstätte, вдохновлявшемся творчеством англичан Уильяма Морриса и Чарльза Альберта Эшби, основателей движения «Искусств и ремесел». В Париже недостаток материала заставил ее уменьшить размер своих изделий: она изготавливала керамические пуговицы и булавки, но для домов высокой моды уровня Ланвен, Баленсиаги, Пату и Скьяпарелли.

На обороте одного письма Марта красивым летящим почерком сообщает, как чудесно узнавать хорошие новости, особенно от Курта. Она сознается, что ей тяжело, что София осталась в Вене, хотя они с Зигфридом эмигрировали. Марте было ясно: они с мужем, может, и сумеют воссоединиться с Эрвином, а вот переезд Софии в Америку будет очень трудно устроить. Мне это тоже понятно, потому что никто из них не молод, особенно по меркам того времени: Софии восемьдесят два года, Зигфриду – семьдесят два, а Марте – шестьдесят один.

Марта уговаривает Курта похлопотать за Софию в Англии: «Тебя часто приглашают в гости, так, пожалуйста, пожалуйста, спроси своих любезных хозяев, не могут ли они помочь эмигрировать твоей бабушке». Меня поражает, что эти отчаянные слова обращены к тринадцатилетнему Курту. А что, если он не найдет нужных людей, или его хозяев это не заинтересует, или его просьбы не помогут? Марта предлагает выслать Курту всякие нужные мелочи: зубную пасту и зубные щетки, книгу и цветные карандаши. Она пишет, что недавно отправила краски и карандаши Марианне и теперь она раскрашивает свои письма.

Из письма Эрвина я знаю, что он изо всех сил старается устроить их отъезд, получить визы на Кубу, чтобы оттуда перебраться в Соединенные Штаты, и предлагает кому-то необходимые для этого деньги. 13 июня 1939 года София с Мартой пишут снова, извиняются, что пропустили день рождения Курта (9 июня), и сообщают, что попытки Марты и Зигфрида выехать на Кубу пока «под вопросом», потому что это «очень трудно сделать».

Намерения их к этому времени переменились, и, судя по этим письмам, они очень хотят попасть в Лондон и воссоединиться с семьей. София отмечает, что для нее это лучше, потому что там они могут быть все вместе. Ее очень радует, что Курт с удовольствием ходит в школу: для нее это признак, что ему нравится учиться. Она убеждает его, что «прекрасные золотые годы молодости» (schöne, goldene Jugendzeit) проходят быстро и их нужно использовать как можно лучше. София жалеет, что Курт с Петером учатся не вместе, но, как любая еврейская бабушка, утешается тем, что школы у них «хорошие».

Она переживает из-за погоды в Англии и волнуется, акклиматизировался ли там Курт и его родители. Я улыбаюсь, читая это. Еще в 1980-х годах, когда я училась в австрийской школе, австрийцы твердо верили, что погода в Лондоне ужасная, и я, помню, все время повторяла, что лондонцы не всегда живут в тумане.

В письме без даты, написанном, наверное, в первые дни лета 1939 года, София снова обращается к своему любимому «Куртерлю», благодаря за открытку, присланную им с каникул, которые она считает заслуженными после утомительного учебного года. Она спрашивает об оценках, огорчается, что у него пока не появилось возможности познакомиться с Георгом, с которым, как ей кажется, Курт хорошо поладит. София сообщает, что пока еще нет ясности, куда они поедут, и что их задерживает операция на глазах, которую нужно сделать Зигфриду. Он сам пока еще в санатории, а тетя Мария неотлучно ухаживает за ним. София просит Курта подробно писать о своей жизни, потому что ей все интересно.