Утраченный портрет

Кайзерлинг /подбирает из кипы бумаг сверток, разворачивает/. Иммануил! Тот самый портрет! /Янус вырвав холст у графини, бросает его в сторону балюстрады. Женщина пытается поднять сверток, но люди в капюшонах преграждают ей путь./ Это он! Верните мне холст, умоляю!

Дионис. Она мне мешает!

Люди в капюшонах оттесняют Кайзерлинг.

Кайзерлинг/вырываясь/. Пустите! Иммануил, что им надо от вас?

Кант. Графиня, будьте ко мне милосердны… оставьте меня!

Кайзерлинг. Но что с вами будет?

Кант. Не спрашивайте… Ради бога, ступайте…

Кайзерлинг. О, Боже, какая пустыня – ваша судьба: один – против всех…

Кант. Главным образом… – против себя.

Кайзерлинг. Иммануил!

Кант. Прощайте, графиня!

Потрясенная Кайзерлинг позволяет себя увести.

Дионис/показывая Янусу на сверток холста/. Каналья! Стало быть, – так и не сжег! Дай сюда!

Янус. Ах это… Подумаешь… /Подает Дионису сверток./

Дионис/разворачивает холст/. Графиня ошиблась: это – не «он»… /Кричит./ Где тот портрет, недоносок?

Янус. «Где?», «Где?»… Я сказал, что «спалил»!

Дионис. Идиот! /Бьет Януса свертком по лицу, бросает холст в Прегель./ Ступай прочь! /Янус хочет уйти./ Нет! Останься! Еще будешь нужен! /Возвращается к балюстраде, показывая в сторону войска, произносит, все более возбуждаясь./ Люди! Вы слышите цокот копыт? То проносятся вихрем полки кавалерии – выражение прусского мужества, торжества и задора!

Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Дионис. Слышится грохот колес! Это мчатся повозки, – искры летят от подков! Артиллерия, лучшая в мире, скоро обрушится всей своей мощью на подлую шваль!

Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Дионис. А это – поступь пехоты! Как молот звенит ее шаг! В каждом взоре – воля к победе и превосходству!

Голоса. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Кант. Дионис, поздравляю! Ты говоришь так красиво… Дозволь же и мне поглядеть на «героев».

Дионис. Конечно, профессор! Идите же к нам! Вам ведь есть, что сказать! Сограждане, помогите почетному гостю! /Верзилы, подхватив ослабевшего Канта под руки, ведут, почти волокут, его к балюстраде./ Кто смел говорить, что скоты, которых идет усмирять наше войско, – такие же люди, как мы, кто еще сомневался, что род наш самою Природою призван стать господином, – пускай убедится: лишь Высшая Нация могла подарить человечеству Канта, очистившего немецкую МЫСЛЬ от чуждых ей элементов!

Голоса. Слава Великому Канту! Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!

Дионис. Эй вы! Убрать факелы! Живо! Хотите, чтобы наш праздник назвали «языческой оргией»? /Люди в капюшонах гасят и убирают факелы./

Янус/бросает свой факел за балюстраду/. Думал, – как лучше…

Дионис/едко/. А ты можешь думать!?

Кант стоит, держась за балюстраду. Крики смолкают. Слышно, как пехота на том берегу печатает шаг.

Кант/тихо/. Вот они… руки и ноги Бога войны…

Дионис. Громче, Кант!

Кант/громче/. Толстозадые великаны в коротких штанишках печатают шаг! Нет уж, все что угодно… только печати ума и достоинства вы не увидите в этих глазах!

Дионис/почти ласково/. Светоч наш, ты куда это «гнешь»?!

Кант. И такими бывают не только прусаки… Все убийцы на свете, одетые в форму, – как близнецы!

Дионис. Разве ты не гордишься Народом, которому принадлежишь!?

Кант. Можно гордиться своими делами, но не стечением обстоятельств, от нас независящих.

Дионис. Ты не веришь в предназначение?!

Кант. Если все предназначено, то тем более… – чем же гордиться? Что ты – лишь игрушка в чьих-то руках?

Щульц. Разве с детства вам не внушали, что каждый обязан любить свою Родину?

Кант. Господин проповедник, когда нас лишают возможности самостоятельно сравнивать, мы попадаем… в «Страну дураков».

Щульц. Родину, Бога, Народ свой не выбирают!

Кант. Поэтому столько несчастных племен живет в заблуждении… что они лучше всех.

Щульц. Как смеют, профессор, ваши уста поносить это воинство, когда прусофобы, как черви ползут ото всюду, творя свои козни! Мир станет возможен только если Священная Пруссия объединит под своею десницей окрестные земли!