Утреннее шоссе

Во сне он стонал, вскидывался и, ослепленный светом невыключенной люстры, вновь падал навзничь, ненадолго затихая.

Под утро его разбудил шум первого трамвая. Клямин поднял руку с часами к глазам. Половина шестого. Он поднялся, с досадой вспомнил об оставленных в машине комнатных туфлях, в носках прошел в ванную комнату, приблизился к зеркалу и принялся рассматривать свое лицо. Припухлые от дурного сна глаза казались одинаковыми. Щетина упрямо пробивалась сквозь кожу, особенно густо засеяв широкий подбородок. Он включил бритву и долго, тщательно водил ею по лицу, пока не добился идеального результата. Повернул кран с красной нашлепкой. По утрам горячая вода сразу не появлялась. Надо было переждать, спустить остывшую за ночь воду…

Возвратясь в комнату, Клямин принялся расставлять по местам разбросанные вещи. Его удивил кавардак, который царил повсюду. Все удивляло, словно он впервые сюда попал. Раздражение вызывали визитные карточки: они проскальзывали между пальцами - никак не ухватить. Клямин не сразу сообразил, куда их сунуть. Рассердясь, он пихнул карточки в карман куртки, надеясь на улице выбросить…

К тому времени пошла горячая вода.

Он перемыл посуду, сваленную в раковину. Остатки еды на фаянсе засохли, и не так-то легко было довести тарелки до привычного блеска, а Клямин терпеть не мог нечистой посуды.

Включив газ, он поставил чайник. На завтрак он решил сделать яичницу с колбасой.

Стоя под прозрачным колпаком из быстрых горячих струй душа, Клямин прислушивался к стуку сердца. Он приложил ладонь к груди и ощутил ровные, тихие толчки. «Что же ты не болишь-то? - говорил он вслух. - Столько вокруг меня наворочено, а ты не болишь… Ты ведь болеть должно, имеешь право, а не болишь. Прошлый раз - помнишь, как ты меня напугало? Что же ты сейчас успокоилось? Или теперь ты уже не мое? Принадлежишь другому человеку, хотя и остаешься в моей оболочке, да? Разочаровалось во мне? Думаешь, что я только хулиган, подлец, сорвиголова и что нет у меня совести, да? Зачем же?! Кто, если не ты, знает меня до конца? Слабый человек, верно… Помнишь отца Андрея, священника из Терновки? Он сказал, что слабый по натуре человек легче живет. Не прав батюшка. Может, он и живет легче, зато труднее расплачивается за все, это точно… И еще самое ужасное - я почти не вспоминаю о ней, о своей дочери. Ты замечаешь? Не скажу, что заставляю себя не думать о ней, нет, просто не вспоминаю. Вот странная штука, да? Видно, я действительно совсем пропащий человек. А может быть, я живу уже в каком-то ином мире, а? Где все мне до фени хромой, а? - Клямин высунул голову из окутанного паром колпака и прислушался. - Звонят вроде… Пришли, значит. Не могли повременить, пока я приведу себя в порядок. Там хрен дождешься завтрака. Хлеба с водой разве что дадут, пока на довольствие не зачислят…»

Спокойно, неторопливо Клямин прикрутил кран, отряхнулся, набросил на мокрое тело халат и зашлепал к двери.

Звонок звонил не переставая.

«Не терпится им, не терпится». Клямин подошел к двери и крикнул:

- Женщина есть среди вас?

- Какие женщины, гад?! - донесся хриплый голос плешивого Ефрема. - Совсем свихнулся на этом деле?

Клямин открыл дверь.

- Тю, - сказал он разочарованно. - Думал, за мной пришли, а я голый.

- За тобой и пришел, - проговорил Ефрем. - Забыл, что ли? Сам хотел с хозяином повстречаться.

- Ах да… Ну проходи, Плешивый. Что, дождь идет?

Ефрем вошел в прихожую, сбросил мокрый плащ. Коренастый и крепкий, он был похож на бетонную уличную тумбу.

- Испугал ты меня: думал - опять сбежал… Здорово!

- Проходи, располагайся, я пойду оботрусь.

Оставляя на паркете влажные следы, Клямин прошлепал в ванную.

- Жрать будешь, Плешивый? - крикнул он, обтираясь мохнатой простыней.

- Буду! - крикнул в ответ Ефрем. - А что есть?

- Найдем. Я тебе яичницу могу сварганить. Из пяти яиц.

- Что я - слон? - возразил Ефрем. - Такое скажешь. Лучше всмятку парочку. У меня брюхо не в порядке.

- Ну! А я думал - ты железо жрешь.

Так они перекидывались сквозь дверь, пока Клямин не вышел из ванной.

- Брюхо, понимаешь, барахлит. Язву нажил. А был и точно как слон.

- Ты и сейчас вроде не цыпленок.

- Ну-у-у… Против прошлого - тьфу! - вздохнул Ефрем, приглаживая венчик коротких волос. - У меня тоже такой халат есть, только в полоску… А что ты босой-то?

- Шлепанцы в машине оставил. А старые не держу, выбрасываю. Сейчас оденусь.

- Давай, - согласился Ефрем. - Время еще есть. Нас к восьми ждут. На Южном шоссе, у пляжа.

Откинув створку шкафа, Клямин стал выбирать белье.

- Журнальчики у тебя есть - полистать? - спросил Ефрем.

- А ты грамотный?

- А то, - обиделся Ефрем. - Шесть классов одолел… Только мне журнальчики. Чтобы не читать, а смотреть.

- Таких не держим.

Ефрем недоверчиво хмыкнул:

- Конечно, тебе и так от баб покоя нет.

- А ты страдаешь?

- Почему страдаю? Деньги есть. - Ефрем поплелся за Кляминым на кухню. Оставаться в комнате ему было скучно.

Клямин привычно и уверенно принялся готовить завтрак. Все у него было под рукой…

- Красиво работаешь, - сказал Ефрем. - А я с маманей живу.

- С маманей, значит, - повторил Клямин.

- С ней. Семьдесят три года, а бегает, как девчонка. Хорошо у тебя тут. Слушай, впустишь меня к себе, а? Пока раскручивать срок будешь.

- Живи. Если не опечатают квартиру.

- Устроим как-нибудь. Хозяин провернет, я попрошу… А то маманя мне вот где сидит. Без конца скулит, жалеет, будто другие лучше меня, - вздохнул Ефрем.

- А ты ее прихлопни. Раз! Утюгом или что под рукой. Такую древнюю старушку можно и в форточку выдуть. Дело техники.

Ефрем какое-то мгновение оторопело смотрел на Клямина. Зрачки его маленьких глаз сузились, оледенели. Он встряхнул головой и хмыкнул раз, другой, потом засмеялся, показывая корявые зубы.

- Скажешь тоже… Маманю! Так она ж меня породила! - выкрикнул Ефрем. - Хоть и стерва, скажу честно. Из-за нее и с женой разошелся, хорошо, детей не было.

- И на стороне не было?

- А черт их знает, может, и бегают где. Я почти всю страну сгастролировал. Теперь стар стал, пятьдесят второй двинул. Всякого повидал… Ты ни разу не сидел?

- Нет. Впервые собираюсь.

- Привыкнешь. Я тоже вначале пугался. Привык… Курить есть?

- Возьми. В ящике. - Клямин кивнул, не отрываясь от работы.

- Вообще-то я не курю. Из-за язвы. Но что-то захотелось. - Ефрем выдвинул ящик и присвистнул с восхищением. - В глазах рябит. Не знаю, что выбрать.

Яркие разноцветные пачки устилали ящик, испуская тугой табачный аромат.

- Да бери хоть все, - отозвался Клямин.

Масло с шипением растекалось по днищу сковородки. Он добавил лука и поперчил. На соседней конфорке варились яйца - заказ Плешивого. Надо было поглядывать на часы, чтобы яйца не затвердели, а были в самый раз… В то же время Клямин исподтишка жадно рассматривал Ефрема. Тот держал сигарету в сильных коротких пальцах, поросших рыжим пушком, и, с наслаждением затягиваясь ею, прикрыл маленькие глазки толстыми припухлыми веками. Временами из лениво приоткрытого рта без усилий вываливался сиреневый дым. Антон обратил внимание на уши Ефрема. Крупные, островерхие, прижатые к круглой башке…

- Кто это к тебе вчера приходил? Гнида какая-то, - проговорил Ефрем. - Виталий беспокоился, что за человек. Вроде ты его впервые видел.

- Знакомые прислали денег одолжить.

- Одолжил?

- Одолжил, - признался Клямин.

- А мне так хрен кто одалживает, - хмыкнул Ефрем. - Если силой возьму, тогда одалживают.

Клямин усмехнулся, расставляя на столе тарелки.

- Пить будешь? Коньяк есть, водка, джин, - предложил Клямин.

Ефрем согласился на водку. Да и язва его к водке привычнее. Вот весной он не стал бы пить - боли бы начались. А осенью ничего, можно.

Клямин налил ему стакан водки. Сам пить отказался: ему сидеть за рулем, да и для разговора с Серафимом нужна трезвая голова.

- Слушай, откуда такие башковитые люди берутся, а? - проговорил Ефрем. - Года на два он меня старше. А кто я и кто он!

- Не в возрасте дело, - возразил Клямин. - Я младше тебя. А умнее раз в двадцать.

- Ох, скажешь! Раз в двадцать, - надулся Ефрем. - У тебя сколько классов?

- Ладно. Пей, ешь. Гость мой ненаглядный!

Ефрем поднес водку к своему толстому перебитому носу, понюхал, запрокинул голову, раскрыл рот колодцем и, придерживая стакан на расстоянии, стал медленно наклонять его. Гладкая струя подобно стеклянной палочке соединяла Ефрема со стаканом. Клямин не скрывал изумления. Он впервые видел, чтобы так пили водку.

- Ну и заправка! Где ты так насобачился, Плешивый?

Тот вернул на стол пустой стакан. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Снисходительным взглядом окинул он Клямина.

- Да, - признался Клямин. - Пожалуй, я не умнее тебя, беру слова обратно.

- То-то же! - самодовольно воскликнул Ефрем и тронул пальцем свой кадык: - Эта штука у меня двигалась?

- Нет вроде. Я не обратил внимания.

- Не обратил внимания, потому что не двигалась. Лил, как в раковину, на одном дыхании. Знаешь, сколько я тренировался? - Ефрем взял яйцо и разбил ногтем скорлупу. - Ты тоже молодец, сварил как надо, - милостиво обронил он, желая отметить что-то хорошее и в Клямине. - Хозяин очень любит этот фокус. - Ефрем кивнул на стакан. - Иногда специально вызывает меня к гостям - демонстрировать. А то и раза два за вечер вызывает, если гости требуют.

- И ты едешь? - Клямин уписывал яичницу.

- А то! Там такая жратва - про язву забываю.

- За что ты так предан Серафиму? На такие подвиги идешь ради него.

Ефрем повернул свою чугунную голову и посмотрел на Клямина. И вновь его зрачки оледенели.

- На какие такие подвиги? - проговорил он, придерживая ложечку у рта.

Приподняв пустой стакан, Клямин со значением тренькнул им по бутылке.

- А-а-а, - ухмыльнулся Ефрем. - Хитер ты, Антон, хитер. На слове не поймать.

- Ты что имел в виду? - прикинулся Клямин.

- Сам знаешь. Много болтаешь, Антон, я тебе скажу. Хозяин уже обратил внимание. Про Мишку горбоносого всех расспрашиваешь. Я к тебе хорошо отношусь… Попридержи язык, к добру не приведет, хуже будет.

- Куда уж хуже, - подмигнул Клямин. - Сесть должен на срок.

Просторная плешь Ефрема забурела от выпитой водки. Щеки покрылись красноватым налетом, сквозь который пробивалась паутина капилляров…

- Хуже? - хмыкнул Ефрем. - Можно там и остаться. У хозяина руки длинные. Зароют где-нибудь на далеком кладбище, под номером. Понял? Так что веди себя умно в разговоре. Раз ты умнее меня в двадцать раз. Понял? И поторопись. Через полчаса надо быть на Южном шоссе.

Выйдя из-за стола, Клямин прошел в комнату и стал переодеваться. Ноги, казалось, были набиты теплой ватой.

- А почему на Южном шоссе, Плешивый? - крикнул он.

- Хозяин так хочет. - Ефрем отзывался на свою кличку, как на имя. - На Южном шоссе сейчас и в будни никого, а в выходной и подавно.

«Сегодня же воскресенье, - подумал Клямин. - Воскресенье». И в этой детали ему вдруг почудился какой-то мистический смысл.

Он вернулся на кухню в джинсовых брюках и куртке, поигрывая брелоком в виде латунной буквы «К».

Ефрем оглядел стол, взял с тарелки кусок сыра, налил себе еще полстакана водки и, хитро подмигнув Клямину, указал на кадык.

- Молодец! - Клямин следил за кадыком Плешивого. И вправду кадык держался на месте, не двигался. - И через уши можешь?

- Нет, - ответил серьезно Ефрем. - Через нос могу. Но сейчас не получится: простуженный, чихать начну.

Клямин усмехнулся и присел на край табурета.

- Еще вернешься домой, переночуешь, - успокоил его Ефрем. - По выходным они не берут.

- Возьмут. Если дело пришло в Южноморск, возьмут. - Клямин хотел что-то еще сказать, но его опередил телефонный звонок, по-утреннему злой и резкий.

Подняв трубку, он услышал голос Леры. Нервный, истеричный, с каким-то повизгиванием.

- Это ты виноват во всем! - кричала в трубку Лера. - Ты! Подонок и негодяй! Я ненавижу тебя и всю твою кодлу. Ты слезы не стоишь этой девочки, мразь…

Клямин слушал прикрыв глаза. Равнодушный и немой.

- Я все продумала! - продолжала Лера. - Завтра пойду куда следует и все расскажу. И о тебе, и о твоей банде. Поеду в Москву, пробьюсь к Генеральному прокурору. Скажи своим друзьям - пусть поторопятся, пусть прибьют меня. Мерзавец, мерзавец! - Голос Леры прервали рыдания.

Клямин положил трубку. Но едва он дошел до дверей, как вновь зазвенел телефон. Пришлось вернуться.

- Алло, - проговорил он вяло. - Слушаю вас.

- Антон! - воскликнула Лера.

- Здесь такой не проживает. - Клямин положил трубку и, ухватив шнур телефона, вырвал его из гнезда.