Утреннее сияние

Честно говоря, мне не хотелось, чтобы кто-то меня проведывал. Я всего лишь стукнулась головой и скоро поправлюсь. Но все же согласилась. Мне нравилось, что Колин обо мне беспокоится. Да что греха таить! Мне нравилось, что хоть кто-то проявляет обо мне заботу.

– Спасибо, – тихо произнесла я, благодарно глядя на него.

Он просиял.

* * *

Прошло три дня… четыре… Декс по-прежнему не давал о себе знать. Если он и был в мастерской, то почему-то не отвечал на звонки. Я набирала его номер и бесконечно долго держала трубку, но никто не подходил. Возможно, он куда-нибудь уехал. Может быть, отправился наконец в ту самую галерею в Париже, где хотели устроить вернисаж? Но как он мог уехать туда без меня? Даже ничего не сказав? И не позвонив!

Пришло воскресенье, я совсем пала духом. В тот вечер мы должны были идти на концерт Фрэнка Синатры. Я четыре раза звонила в мастерскую. Не понимаю даже, зачем я это делала, – он по-прежнему не отвечал. Но на этот раз все же кто-то снял трубку.

– Алло? – Это был женский голос. Женщина, видимо, была очень молода, даже моложе меня.

– Ой, – сказала я. – Должно быть, я ошиблась номером. Я звоню Дексу Уэнтуорту.

– Одну секунду, – ответила она и отошла от телефона.

Может, это натурщица, подумала я. Декс иногда нанимает их, чтобы они позировали для его картин. Я живо представила ее – длинные черные волнистые волосы, прикрывающие обнаженную грудь. Округлые бедра и фарфоровая кожа. Декс, наверное, уложил ее на диван, как обычно он укладывает меня, когда я ему позирую. Я закрыла глаза и положила трубку.

* * *

Была уже половина пятого, а я еще не привела себя в порядок. Надо бы погладить красное платье – то самое, с глубоким треугольным вырезом и вышивкой вокруг талии. Оно подчеркивает все достоинства моей фигуры, и именно его я и собралась надеть на концерт любимого певца. Я думала об этом все последние дни. Декс придет домой, увидит меня в этом наряде, как всегда, обнимет за талию и прошепчет на ухо: «Ты выглядишь просто потрясающе».

Мне показалось, что у меня галлюцинации, когда час спустя Декс вошел в дом и положил шляпу на стойку. Выглядел он ужасно. Он, видимо, несколько дней не брился, похудел, его скулы были обтянуты кожей. Под глазами залегли темные круги.

– Привет, – сказал он, усаживаясь в кресло у окна. Он избегал смотреть на меня и даже не спросил, почему это я лежу на диване на куче подушек. Он просто сидел, уставившись на озеро.

– Сегодня я звонила к тебе в мастерскую, – сказала я. Мой голос звучал напряженно, и в нем явственно чувствовалась обида, но Декс, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания. Было очевидно, что все происходящее было ему глубоко безразлично.

Он покачал головой. Я вдруг почувствовала исходящий от него застоявшийся, сладковатый запах спиртного. Перегар ощущался даже здесь, на другом конце комнаты.

– Ничего не понимаю, – вдруг произнес он.

– Что ты не понимаешь? – с вызовом спросила я, выпрямляясь на диване.

Он по-прежнему старался не смотреть на меня.

– Это было совершенное произведение искусства. Настоящий шедевр, а они… – Он закрыл лицо руками.

– О, Декс, – воскликнула я, бросаясь к нему и надеясь утешить. Странно, что наши роли распределялись таким образом. Ему было так легко принимать мою заботу, а мне дарить ее.

– Расскажи, что случилось. – Я вспомнила серию картин, над которой он работал несколько месяцев. – Как прошла выставка?

– Владельцу галереи картины не понравились, – сказал он, по-прежнему глядя перед собой в пространство.

Я уселась на подлокотник его кресла, погладила колючую щеку и поцеловала его в макушку. Волосы его были грязными, я заметила это сразу. Я не стала задавать ему вопрос по поводу женщины, подходившей к телефону в мастерской. Это больше не имело никакого значения. Декс здесь и со мной. Он вернулся домой, ко мне. И ему плохо.

– Между прочим, сегодня концерт, – нарочито оживленно напомнила я. – Там все твои дурные мысли развеются.

Он отрешенно покачал головой.

– Нет. Прости. Не могу. Мне надо вернуться в мастерскую. Придется все начать сначала. Я просто зашел домой, чтобы взять пару свежих рубашек.

– Понятно, – сразу сникнув, сказала я.

Он прошел в спальню, выбрал четыре или пять рубашек, которые я погладила на прошлой неделе, свернул их и сунул под мышку.

– Пенни, прости, – сказал он. – Я знаю, как ты мечтала пойти на этот концерт. – Он подошел ко мне, как будто только что заметил меня, и ему вдруг пришло в голову, что у меня тоже есть чувства.

Он коснулся моей талии, но я оттолкнула его руку.

– А ты еще можешь туда успеть, – произнес он.

– Одна?

– Почему бы тебе не пригласить свою мать?

Я покачала головой.

– Она терпеть не может Фрэнка Синатру.

Он потер лоб.

– А как насчет мастера-лодочника? Как там его зовут?

– Колин, – сказала я. – Его зовут Колин. – Я не стала сообщать ему, что сосед спас мне жизнь. Что он добрый и заботливый, и вовсе не простой лодочник.

– Точно, – сказал он. – Почему бы ему не составить тебе компанию? – Он пожал плечами. – Я отдал за эти билеты целое состояние. Не хотелось бы, чтобы они пропали.