Утренняя пробежка

Утренний воздух бодрил. Алкашистого вида дворничиха скребла сухой метлой асфальт двора, поднимая тучи пыли. Выражение лица ее ничего доброго не выражало, и Льву Андреевичу на миг даже показалось, что дворничиха хочет пырнуть осюками метлы предмет его гордости — кроссовки фирмы «Рибок».

Добреньков перешел проезжую часть улицы и углубился в городской парк. На галиевой дорожке вокруг цветника царило оживление любителей утреннего бега трусцой.

Лев Андреевич прошел к своему излюбленному месту возле березок, чтобы начать с физкультурной разминки.

— Привет, филон! — приветствовал его старичок-боровичок. Старичок, казалось, постоянно находился в парке, делал какие-то, только ему ведомые, телодвижения и почему-то и зимой, и летом носил на руках перчатки. В данный момент старичок крест-накрест забрасывал руки и шумно бил ими себя по бокам. При этом он приговаривал: «Совсем сачковать стал. Нехорошо!»

Лев Андреевич сделал неопределенный жест рукой, дескать дела заели.

— А где Петр Андреевич? — спросил он старичка, чтобы прервать его укоризненные восклицания. Старичок прекратил свои мазохистские похлопывания и сокрушенно развел руки в стороны.

— А ты не знаешь? У него обширный инфаркт! Лежит в реанимации, — опечаленно сказал он. — Жаль мужика. Старательный был спортсмен — не чета тебе.

— Как?! Не может быть! — воскликнул Добреньков. Он долго расспрашивал, как и почему это случилось и только затем, с нелегким сердцем, приступил к выполнению упражнений.

— Привет сачку! — услышал он над своей головой.

— Привет! — Лев Андреевич распрямился после наклона и посмотрел вслед бегущим. Впереди несся длинный худой парень в шортах, за ним коротышка, голый до пояса, в спортивных штанах.

— Эй! — крикнул им вслед Добренькой. — А где ваш ведущий?

Коротышка остановился, как вкопанный. Длинный еще сделал один перебор журавлиными ногами и тоже застыл на месте.

— Как, разве ты не знаешь? У Самсонова прободение язвы. Увезли в Центральную клиническую больницу.

— Да вы что?! — в сердцах вскричал Лев Андреевич. — И недели меня не было, а тут такие дела!

Он представил на миг волевое, аскетическое лицо Самсонова, его сухую спортивную фигуру, так красиво несущуюся по аллеям парка, с позвякивающей связкой ключей в кармане, и совсем опечалился.

Лев Андреевич кое-как закончил разминку. На этот раз он не пробежал, как обычно, десять кругов цветника: показалось, что кольнуло в левой груди.

В расстроенных чувствах покидал Добреньков парк. Он шел и думал о бренности земного существования, о превратностях судьбы, о том, что сам не знаешь, где найдешь здоровье, а где потеряешь. Однако зарядка, пробежка и свежий воздух взбодрили его. Мрачное расположение духа Льва Андреевича непроизвольно стала теснить простая до обыденности компромиссная мысль: не надо ломать себя, подражая кому-то. Организм сам подскажет, когда давать ему нагрузку, а когда и понежить утренним сном. «Надо больше доверять своим ощущениям!» — твердо решил Добреньков и, восстанавливая душевное равновесие, сразу повеселел.

ВЕРНЯЧОК

Председатель месткома Разбегаев, маленький, с блестящим от пота носиком и седым хохлом на макушке, смешно семенил из отдела в отдел по коридорам большого учреждения. За ним, как тень, следовал его зам Зажимов, высокий брюнет с гвардейской выправкой и пронзительным прищуром серых глаз.

— Уйду! Откажусь! Сил моих больше нет! — громко причитал Разбегаев. — Все, видите ли, заняты, у каждого отговорки разные, а я, как ишак, должен всю работу на себе волочить! Надоело! Хватит с меня!

— Погоди шуметь, Виктор Николаевич, — говорил глухим голосом Зажимов, стараясь придержать его за рукав. — Как ты, однако, по пустякам расходишься. Нервы свои побереги. Спокойно, без паники — сейчас кого-нибудь занарядим!

— Да ты что, смеешься надо мной?! Через пятнадцать минут здесь одни пустые столы останутся — конец работы ведь!

Зажимов еще больше прищурился, решительно остановился и сказал:

— Как ты, Виктор Николаевич, и себе, и другим любишь голову морочить! Вечно обо всем в последний момент вспоминаешь! Говорю тебе: надо Ойкина во Дворец послать, и — дело с концом.

— Этого тихоню?! Да ты, видно, не в своем уме?! У него же ни вида, ни голоса нет… Как петух какой-то ощипанный. Еще заикаться там начнет — сраму не оберемся. Пойми, надо такого послать, чтобы он нашу организацию с достоинством представил.

— Послушай, — разозлился Зажимов и сделал вид, что собирается уйти, — если ты еще и о достоинстве печешься, сам туда и иди! Замучил ты меня!

Разбегаев посмотрел на часы, горестно вздохнул и пошел за своим замом.

— Ойкин, мы к тебе! — громко сказал Разбегаев наигранно добрым голосом, когда они зашли в техотдел. — Сиди, сиди. Тут вот такое дело. Местный комитет уже давно к тебе присматривается, и сегодня решили мы доверить тебе одно дело. Уверены, ты с ним справишься.

Разбегаев поднял руку, как бы заранее отметая этим жестом все возражения.