Утренняя пробежка

В зале, где заседал диссертационный совет, было душно. В который раз с предсмертным всхлипом включался кондиционер, но, так и не охладив воздух, обессиленно затихал. Многие члены совета, утомившись тягомотиной происходящего, покинули заседание. В ожидании, когда их призовут на процедуру голосования, одни курили в коридоре у окна, другие попивали чай в комнате, расположенной рядом.

Те, кто остался в зале, завидовали своим более расторопным коллегам и со сдерживаемым раздражением поглядывали на молодого соискателя, который в такую жару отважился защищать кандидатскую диссертацию. Согласно неписанному этикету он парился в пиджаке и постоянно прикладывал платок ко лбу и шее.

Председатель совета профессор Каргин, смуглолицый, с шикарной гривой седых волос, нервничал из-за отсутствия кворума. «Скорей бы все кончилось, — думал он. — Диссертация слабая, соискатель путается в научных терминах, говорит „средства“. В общем, стыд и позор на наши головы». Он с тоской посмотрел на престарелого профессора Лейкина, который читал по бумажке.

— Итак, на основании всего вышесказанного, — бубнил Лейкин, — можно сделать вывод, что диссертация отвечает всем требованиям ВАК, а ее автор заслуживает присуждения ему искомой степени кандидата экономических наук.

«Ой ли?!.. принципиальный ты наш. Кто же это уговорил тебя выступить?» — подумал Каргин, а вслух спросил: «Кто еще желает принять участие в свободной дискуссии? Может, будем завершать, коллеги?» «Пардон, — тут же остановил он сам себя, — профессор Спасов просит слова».

В зале зашумели:

— Достаточно!

— Хватит!

— Черту пора подвести!

— Погодите, — хорошо поставленным голосом урезонил нетерпеливых Мефодий Гаврилович Спасов, которого все в вузе за глаза называли Говорилович, — на защите каждый может выступить. Я что, исключение?

— Вот ты, «черту» галдишь! — напустился он нас своего соседа и приятеля Фенькина. — Сам без году неделя доцент, а туда же.

В зале засмеялись. Шутка была замшелой, так как Спасов прилюдно донимал ею Фенькина вот уже лет пятнадцать, ровно столько, сколько тот пребывал в звании доцента.

Фенькин сбросил со своего плеча руку Мефодия Гавриловича и беззлобно сказал:

— Ладно, иди уже обличать, неистовый Аполлинарий. Сколько ты крови у нас в свое время на партсобраниях попил. И теперь вот…

— Прошу вас кратко, Мефодий Гаврилович, — попросил председательствующий.

— Известно, не задержу, всего пару слов, — уже на ходу успокоил всех Спасов.

Широкий, как шкаф, он своей дыбающей походкой прошел к кафедре и мощно водрузил на нее свое тело. Со стороны это выглядело так, как будто штангист-тяжеловес сел на маленького ослика или подростковый велосипед.

— Я, конечно, диссертацию молодого человека не читал, — веско сказал Спасов, — …ээ… фамилии… ага, Стаханович Виктор Арнольдович. Так вот, уважаемый Виктор Арнольдович, я здесь умных людей послушал, полистал Ваш автореферат и кхм… свое мнение о диссертации составил.

Мефодий Гаврилович поднял вверх руку, чтобы не мешали ему говорить дальше, и продолжил:

— Чтобы вас всех успокоить, сразу скажу, буду голосовать «за», раз вы так настроились. Оппоненты издалека приехали. Понимаю, расходы немалые. Да и сам соискатель почти три часа тут маялся: краснел и бледнел, все объяснить что-то хотел, но… Но давайте все же будем воинственно принципиальны. Давайте, наконец, о нашей науке подумаем. Где же глубина анализа? Где объективность и беспристрастность выводов? Нельзя шарманку то в одну, то в другую сторону крутить! Что мы раньше здесь слышали?! Плановая экономика, общенародная собственность. Карл Маркс. Фридрих Энгельс. А теперь?! Рыночная экономика, приватизация, частная собственность да «марс» со «сникерсом».

— Ладно, шучу, — Мефодий Гаврилович опять поднял руку. — Я к чему…

— Нельзя ли конкретнее, по сути обсуждаемой диссертации, — включился в разговор председательствующий. — Не надо эмоций и абстрактных обобщений.

— Позвольте с Вами не согласиться! — резко ответил ему Спасов. — Понимаю, Вы хотите приземлить меня к частностям, к постраничному выискиванию орфографических ошибок, так что ли? Не выйдет! Может, я хочу произвести, наконец, декомпозицию алгоритмических полей. Раз, что называется, и навсегда!

Мефодий Гаврилович обвел всех горящим взглядом и сделал паузу, возвысил возникшую ситуацию до патетики.

— Я вовсе не хотел ущемить ваш научный пиетет, — заерзал на месте председатель Совета. — Я хотел…

— Погодите! Не надо зажимать мне рот, — впал в буйство Гаврилович. — В конце концов мы должны остановиться, поставить точку, чтобы…

В голове у него, точно торосы, громоздились какие-то веские колючие назидания в защиту чистоты науки, но тут он краем глаза увидел, что Фенькин, подняв над головой указательный палец, выписывает в воздухе круги и при этом гадливо ухмыляется. Мефодий Гаврилович напряг всю свою волю, чтобы не видеть эти проклятые круги.

— Чтобы… — громогласно повторил он и умолк. Неожиданно мысль его, как бы повинуясь проклятому пальцу Фенькина, стала гоняться за словом «чтобы», как собака за своим хвостом.