Утренняя заря

Для кого существует правда? До сих пор ошибки были утешительными силами; теперь того же самого ждут от познанной правды, и ждут уже довольно долго. А что, если правда не может дать утешения? Было бы это доводом против правды? Что общего у нее с состояниями страдающих, печальных, больных людей, чтобы она помогала им? Если растение не служит для исцеления больных людей, это еще не доказательство против правды растения. Но прежде существовало убеждение, что человек – цель природы, и без всяких колебаний принимали, что все, что открывается при помощи познания, спасительно и полезно человеку и что даже не может и не должно быть ничего другого. Может быть, из всего этого следует положение, что правда, как независимое и органически целое, существует только для сильных и спокойных, полных радости и мира душ (каким был, например, Аристотель), и что только такие души в состоянии искать ее, тогда как другие ищут только целительных средств для себя, гордясь своим интеллектом и его свободой, но они все-таки ищут не правды. От этого происходит, что эти другие так мало имеют истинной любви к знанию и ставят в упрек ему холодность, сухость, бесчеловечность: это суждение больных об играх здоровых. И греческие боги не умели утешать; когда, наконец, весь греческий народ сделался больным, пали и его боги.

355

Мы низверженные боги! Ошибками о своем происхождении, о своем превосходстве, о своем предназначении и своими претензиями, вытекающими из этих ошибок, человечество поднялось высоко и еще хочет подняться над самим собой; но благодаря тем же самым ошибкам в мир вошло невыразимо много страданий, взаимных гонений, подозрений, непонимания и еще больше несчастий для отдельных личностей. Вследствие своей морали люди сделались страдающими тварями: все, что люди приобрели себе этим, – это чувство, что они слишком хороши и важны для земли и что они живут на ней только временно. «Гордый страдалец» все еще продолжает быть высшим типом человека.

356

Дальтонизм мыслителей. Как иначе смотрели греки на свою природу, если их глаз не умел различать голубого и зеленого; если они вместо «голубой» говорили «темно-бурый», а вместо «зеленый» – «желтый»; если они одним и тем же словом обозначали цвет темных волос, цвет василька и цвет южного моря; и наоборот, – одним и тем же словом обозначали цвет зеленого растения, цвет человеческой кожи, цвет меда и смолы, так что их величайшие художники передавали свой мир только черной, белой, красной и желтой красками. Как иначе и зато насколько ближе к человеку должна была казаться им природа, если краски человека переходили, в их глазах, в краски природы!.. (Голубой и зеленый цвет обесчеловечивают природу больше, чем все другое.) На этом недостатке выросло то легкомыслие, которое составляет отличительную особенность греков: усматривать в явлениях природы своих богов и полубогов, т. е. человекообразные формы. Но это только введение для дальнейшего предположения. Каждый мыслитель рисует свой мир и всякую вещь меньшим количеством красок, чем есть на самом деле, и не видит оттенков. Это не только недостаток. При помощи этого приближения и упрощения гармоний красок он усматривает вещи, которые имеют большую привлекательность и могут обогатить природу. Может быть, именно таким путем человечество познало впервые наслаждение в картине бытия: благодаря тому, что это его бытие сначала преподносилось ему в одном или двух тонах и человек учился на этих немногих тонах, прежде чем смог перейти ко многим. И теперь еще многие люди развиваются из такого же частичного дальтонизма в более богатое и отчетливое созерцание, но при этом они не только находят новые наслаждения, но должны, все-таки терять и некоторые из прежних.

357