Утренняя заря

Бесчеловечность мудреца. От мудреца, с его тяжелым, всесокрушающим ходом мысли, от мудреца, который, по словам буддийской песни, «бродит одиноко, как носорог», требуются время от времени признаки примирительной и кроткой человечности; требуются не только та более быстрая походка, кротость и общительность духа, не только остроумие и некоторый скептицизм по отношению к самому себе, но также и противоречия и по временам участие в господствующей нелепице. Чтобы не быть похожим на колесо, которое катится, как судьба, мудрец, желающий учить, должен употреблять свои ошибки на то, чтобы приукрасить себя, и, говоря: «презирайте меня!» – он должен просить о милости быть ходатаем за истину. Он поведет вас в горы, он, может быть, будет опасен для вашей жизни: за это он охотно предоставляет вам отмщать такому предводителю, – вот цена, которой он покупает себе удовольствие идти впереди. Вспомните о том, что чувствовали вы, когда он вел вас чрез мрачную пещеру опасной дорогой. Как билось ваше сердце и с досадой говорило себе: «Этот руководитель мог бы сделать что-нибудь лучшее, чем ползать здесь! Он носит на себе печать жадных до новизны тунеядцев, – и уж не много ли чести оказываем мы ему, что придаем ему некоторое значение, следуя за ним»?

396

На пиру многих. Как бываешь счастлив, когда питаешься так, как птицы, из руки кого-нибудь, кто бросает семя птицам, не обращая большого внимания на них самих и на их достоинство! Жить, как птица, которая прилетает и улетает и ничьего имени не носит в клюве! Насыщаться на пиру многих – мое удовольствие.

397

Другая любовь к ближнему. Возбужденное, шумное, беспокойное, нервное существо составляет противоположность великой страсти: эта последняя, живя в глубине души, как спокойный сильный огонь, притягивая к себе все теплое и горячее, заставляет человека смотреть на внешний мир холодно и равнодушно и налагает на характер человека некоторое бесстрашие. Такие люди способны, правда, любить ближнего, но эта их любовь совсем иного рода, чем любовь людей общительных и желающих нравиться: это кроткая, рассудительная, спокойная дружба. Они смотрят как бы из окна своего замка, который играет роль их крепости, и именно в силу этого – их тюрьмы: взгляд на свободное пространство, лежащее вне их тюрьмы, взгляд на других им приятен!

398

Не оправдываться. – А: Но почему же ты не хочешь оправдаться? – В: Я мог бы оправдаться и в этом, и в сотне других вещей, но я презираю удовольствие, которое испытывается при оправдании: эти вещи для меня не очень важны, и я охотнее буду носить на себе их пятна, чем доставлю этим ничтожествам злобную радость, позволив им сказать обо мне: «Однако он считает эти вещи очень важными для себя!» Но это решительно неправда! Может быть, поэтому я должен был бы еще больше возложить на себя обязанность исправлять неверные представления о себе: я слишком неподвижен и равнодушен к себе самому и к тому, что совершается мною.

399

Где надобно строить свой дом? Если ты чувствуешь себя великим и плодотворным в уединении, то общество сделает тебя мелким и непроизводительным, и наоборот. Могуча нежность отца – и где охватывает тебя такое расположение, там и строй свой дом – будь то в тесноте или в уединении. Ubi pater sum, ibi patria.

400

Становиться тяжелым. Вы не знаете его: он может повесить на себя большую тяжесть; он берет ее, однако, всю с собою на высоту. А вы по вашим слабым взмахам крыльев заключаете, что он хочет остаться внизу и потому вешает на себя всю тяжесть.

401

Праздник жатвы духа. Со дня на день накапливаются и бьют ключом изобилия опыты, факты и мысли о них, и мечты об этих мыслях – неизмеримое, привлекательное богатство! Такое громадное богатство, что от одного взгляда на него кружится голова! Но я завидую иногда нищему духом, когда я бываю утомлен: ибо управление таким богатством – трудная вещь, и эта трудность нередко губит все счастье. Да! если бы достаточно было только смотреть на него! Если бы возможно было быть только скрягой своего знания!

402

Освобожденный от скептицизма. «Некоторые выходят из общего морального скептицизма в дурном расположении духа, слабыми, разбитыми, как бы источенными, полусъеденными червями, а я становлюсь бодрее, здоровее, чем когда-нибудь, с возрожденными инстинктами. Чем сильнее ветер, тем выше море; чем грознее опасность, тем лучше я чувствую себя. Червем я не сделался, хотя некогда я копал и рыл, как червь». —

В: Ты перестал быть скептиком! Ты отрицаешь! – А: И этим я снова научился говорить «да».

403

Мимо! Пощадите его! Оставьте его в его уединении! Неужели вы хотите совсем разбить его? Он получил трещину, как стакан, в который налили горячей воды, – а он был такой дорогой стакан!

404