Утренние колокола. Роман-хроника

Теперь та фраза казалась роковой.

Прошло несколько недель после похорон Маркса, и Энгельс прочитал в газетах насмешливые статьи о том, что Маркс и не думал писать продолжения «Капитала», а все разговоры о новых томах – талантливое надувательство.

В том, что продолжение существует, Энгельс был уверен. Борясь с болезнью, Маркс работал до последних сил.

– Если я умру раньше, Энгельс сделает со всем этим что-нибудь стоящее, – грустно пошутил Маркс несколько лет назад, показывая на тяжелые кипы исписанных листов.

Там были и следующие тома «Капитала», но в каком они состоянии – не знал никто, и Энгельс с тревогой стал перебирать бумаги в опустевшем кабинете друга.

Свертков больших и малых было множество. Некоторые выпадали из пожелтевшей ветхой бумаги, и видно было, что хозяин не притрагивался к ним десятилетия.

Энгельс осторожно разворачивал свертки и волновался при каждом новом открытии. Он нашел тома «Немецкой идеологии» – они писали их в Брюсселе, когда были молоды, дерзки и насмешливы. Эти тома так и не удалось пристроить к издателям. Отдельно были завернуты черновики «Восемнадцатого брюмера» и «Нищеты философии». Было много свертков с письмами, и Энгельс, сам не замечая, как улыбается, перечитывал свои, тридцатилетней давности.

Наконец он нашел будущие тома «Капитала».

Он всегда знал, как глубоко въедался в исследуемый материал Маркс, но теперь, перечитывая исчерканные и переписанные рукописи, изумлялся снова. Одного лишь второго тома «Капитала» существовало несколько вариантов. И Энгельсу надо было внимательно изучить все варианты, написанные торопливым почерком друга. А тот почерк могли читать лишь два человека – Женни и Энгельс. Потом надо было сличить варианты и, стараясь не отступать от главной мысли Маркса, выработать вариант необходимый и единственный.

На письменном столе лежали без движения начатые прежде новые большие научные работы Энгельса «Диалектика природы» и «История Германии». Энгельс рассчитывал их написать года за два-три. Теперь он переложил их в шкаф.

Почти двадцать лет он работал в конторе, чтобы Маркс мог работать над «Капиталом». Сейчас он снова отложил свою научную работу в сторону.

Старая Ленхен перешла в дом Энгельса и стала вести его хозяйство. В рабочий кабинет Энгельса переехал архив Маркса и его кресло. Теперь оно хранилось как реликвия.

Энгельс готовил третье издание первого тома и одновременно опубликовал сообщение о том, что второй том «Капитала» скоро выйдет в свет.

•

Тридцать первого октября, через полгода после кончины Маркса, Лопатин уже снова был в Петербурге.

После убийства царя Александра Второго силы революционеров были разгромлены.

Лопатин метался по городам России, собирая уцелевшие крохи, связывал их друг с другом.

Через год это была уже снова революционная партия.

5 октября 1884 года он зашел на выставку картин своего хорошего знакомого Ильи Ефимовича Репина. Они виделись несколько лет назад в Париже на квартире у Тургенева.

Лопатин стоял напротив картины «Не ждали», и в этот момент к нему подошли два жандармских офицера.

Сердце на секунду остановилось…

– Большой художник, а тратит свой талант на господ революционеров и прочую мерзость, – сказал один из жандармов и повернулся к Лопатину. – Как вы думаете, молодой человек?

– Искусство не отворачивается ни от победителей, ни от побежденных, – ответил Лопатин и с силой вдохнул воздух.

На другой день этот жандарм допрашивал Лопатина. Его фамилия была Лютый. И его товарищ находился в той же комнате.

Но встреча в музее была случайной…

Лопатина взяли в центре Петербурга на Казанском мосту 6 октября 1884 года.

Среди толпы двое агентов неожиданно заломили ему руки за спину. Так, на улице, жандармы арестовывали впервые.

У него в кармане лежали тринадцать тонких листков бумаги – адреса революционных кружков России. Их надо было носить всегда с собой, к нему постоянно обращались за справками. Ложась спать, он клал их на стул, чтобы успеть уничтожить.

Неожиданным рывком он сбросил жандармов, но на него бросились шестеро других, они ломали его, волоча к полицейской карете.

Он еще сопротивлялся, специально кричал громче, ругался, чтобы собрать толпу, чтобы там, в толпе, мог оказаться хоть один знакомый, знавший его в лицо, и тогда он бы известил всех других об аресте Лопатина.

Толпа была велика, но знакомых не оказалось.

Наконец его посадили в коляску. Там он вновь оттолкнул одного, ринулся на второго, но снова на него навалились, и вновь он был побежден.

Его держали за руки всю дорогу до жандармского управления.

Последний шанс он использовал там, в управлении. Ему нужно было немного – лишь минута со свободными руками.

Он вновь рванулся, на мгновение вырвал обе руки, спеша, вытащил из кармана записки с адресами, сунул их в пересохший рот.

Но тут же на него навалились опять, сдавили горло, и он потерял сознание.

Жандармский офицер Лютый, тот, который день назад стоял у картины Репина, брезгливо расправлял на столе тринадцать тонких листков, испещренных мелкими, но четкими буквами.

На многие годы Лопатин стал узником Шлиссельбурга.

Его освободила революция 1905 года.