Утренние колокола. Роман-хроника

А убеждать он умел. У него был особый дар – уговаривать, убеждать. Он и сам давно уже не знал, где был искренен, а где обманывал. Николай Первый был человек твердый и ему не поверил.

Александр же, его сын, поверил и простил, отпустил в Сибирь на службу.

И когда Бакунин послал Герцену известие из Сан-Франциско об удавшемся своем побеге, Герцен немедленно напечатал его в «Колоколе». А скоро он и сам появился в Англии. Теперь он стал знаменит. Его приглашали в различные общества, даже в масоны он вступил в Италии. В Интернационал он тоже вступил, не особенно задумываясь; объявил Марксу, что во всем с ним сходится, что готов стать его учеником.

Он принес немало пользы освободительному движению в Европе и в России, но немало нанес и вреда.

А теперь в Гааге собрался конгресс Интернационала, на котором Энгельс сделал специальный доклад об исключении Бакунина и его сторонников из Товарищества.

Бакунин организовал тайный альянс. Лозунги его были невежественны, но звучали громко и соблазнили некоторых революционеров. К тому же за Бакуниным теперь ходила такая слава!

Шестьдесят пять делегатов из пятнадцати стран сидели за столами в зале на Ломбардстраат. Энгельс предъявлял конгрессу обвинения против Бакунина.

– Доказательства! – крикнул кто-то из бакунинцев. Они, человек десять – пятнадцать, проникли на конгресс.

Несколько месяцев назад у Энгельса доказательств почти не было. Потом их представил Лафарг, а главные – русский эмигрант, член Интернационала Утин.

И когда Энгельс прочитал тайные циркуляры и обращения, выпущенные Бакуниным, зал задохнулся. С помощью альянса Бакунин собирался захватить власть в Интернационале и стать диктатором.

– Впервые в истории борьбы рабочего класса мы сталкиваемся с тайным заговором внутри самого рабочего класса, ставящим целью взорвать не существующий эксплуататорский строй, а Товарищество, которое ведет против этого строя самую энергичную борьбу. Это заговор, направленный против самого пролетарского движения.

Большинство Конгресса проголосовало за исключение Бакунина из Интернационала.

•

Ни в одно время не появлялось сразу столько блестящих физиков, математиков, химиков и естествоиспытателей, сколько в середине девятнадцатого века. Они потрясали мир своими открытиями. Наука стала модной, о ней говорили в хижинах и во дворцах.

Удивительные факты, блестящие теории скопились в человеческом сознании в беспорядке, словно в захламленной кладовой.

Время от времени появлялись люди, которые пытались привести все эти открытия к единой системе и тем вносили еще большую путаницу. Одним из таких путаников стал приват-доцент Берлинского университета Дюринг. Его идеями увлеклись некоторые немецкие социалисты. Либкнехт, не согласный с ними, просил Маркса и Энгельса внести теоретическую ясность.

Энгельса давно увлекали естественные науки. Он был одним из первых читателей труда Дарвина, следил за новейшими открытиями во всех областях знания. Работа против Дюринга была хорошим поводом для того, чтобы с точки зрения диалектического материализма рассмотреть различные области естествознания. В германской социал-демократической газете «Вперед» Энгельс напечатал серию статей под общим заголовком: «Переворот в науке, произведенный Евгением Дюрингом». Через год эти статьи вышли отдельной книгой «Анти-Дюринг». Маркс написал для нее главу в разделе «Политическая экономия».

К «Анти-Дюрингу» примыкала другая работа Энгельса – «Диалектика природы», которую он кончить не успел. Эти книги стали основой для научного, философского познания мира – пространства и времени, материи и движения. Они были энциклопедией марксистских знаний, стали со временем настольными книгами каждого думающего рабочего.

•

Почти каждый год Лопатин пересекал границу и оказывался в России. Маркс, Энгельс, Лавров просили его быть осторожным, каждый раз напряженно ожидали его возвращения. Ему везло.

– В Москве под чужим именем защищал в суде знаменитого электрика Яблочкова, того, что изобрел электрическую свечу, и выиграл дело, – смеясь рассказывал Лопатин после возвращения.

– Вы просто безумец, мой друг, – говорил ему новый хороший знакомый, писатель Иван Сергеевич Тургенев. – Даже я всегда со страхом решаюсь на поездку в Россию. А вы, что вас туда тянет?

Разговор шел в парижской квартире писателя. Иван Сергеевич был уже стар, знаменит. Лопатину было двадцать восемь лет. Иван Сергеевич гордился этой дружбой. «Молодому поколению я по-прежнему нужен!» – думал он о себе.

– Политический борец не может жить долго без родины. Он должен кожей чувствовать, что происходит в народе, потому я и езжу в Россию, – оправдывался Лопатин.

Он только что вернулся из Лондона. Там, в квартире Маркса его тоже в который уж раз просили быть осмотрительнее.

– Да я из любой тюрьмы уйду! – успокаивал всех Лопатин.

И снова устремлялся в Россию, провозил новые издания, еще не читанные дома никем, старался навести порядок в революционных кружках, писал корреспонденции друзьям за границу.