Утренние колокола. Роман-хроника

Через два дня на заседании Генерального совета Энгельс сообщил о ходе революционных боев. Это было первое по-настоящему пролетарское вооруженное восстание. Оно началось стихийно, но впереди восставших часто шли члены парижских секций Интернационала.

Семидесятичетырехлетний генерал Тьер, бывший премьер-министр короля Луи-Филиппа, в загородной королевской резиденции, Версале, собирал остатки верных ему войск, готовился к походу на восставший Париж.

Внутри города действовали его агенты.

Двадцать второго марта две тысячи элегантно одетых господ из дорогих кварталов Парижа вышли на мирную демонстрацию. Их вел барон де Геккерн, изгнанный из России Дантес, убийца Пушкина. Шикарные господа направились к штабу национальной гвардии, спрятав в карманах заряженные пистолеты. В тросточках у них были кинжалы. Они надеялись подойти к штабу революции вплотную и захватить его. После пушечного залпа они разбежались.

Двадцать шестого марта в свободном Париже прошли выборы.

Двадцать восьмого марта на площади Ратуши, заполненной сотней тысяч счастливых людей, под звуки оркестров, исполнявших «Марсельезу», была провозглашена Парижская коммуна.

– Надо немедленно установить с ними контакт! – говорил Энгельс.

Через Лафарга, через члена Интернационала Петра Лавровича Лаврова удалось передать в Париж несколько посланий.

– Почему они медлят! – переживал Энгельс. – Надо наступать! Надо немедленно разбить Тьера в Версале.

Войска генерала Тьера увеличивались с каждым днем.

– Если бы коммуна выступила неделю назад, она в один день разбила бы версальцев. Даже сегодня еще не поздно, – говорил Энгельс.

Руководители Коммуны считали, что солдаты Тьера немедленно поднимут ружья прикладами вверх, едва сблизятся с революционными отрядами, и наступать не спешили.

Второго апреля генерал Тьер сам двинул войска в наступление.

Через несколько дней стало ясно, что Коммуна проигрывает одно сражение за другим.

Члены Интернационала собирали митинги в защиту Коммуны в городах Европы. Пролетарский депутат рейхстага токарь Бебель защищал восставших на самом заседании германского парламента.

Двадцать первого мая версальцы ворвались в Париж. Еще неделю длились жестокие уличные бои.

Версальская армия действовала в Париже как огромный карательный отряд. Под расстрел отправляли рабочих, их матерей, маленьких детишек.

Двадцать восьмого мая вместе со своими командирами гибли на баррикадах последние отряды коммунаров. На одном лишь кладбище Пер-Лашез было одновременно расстреляно тысяча шестьсот человек.

Сразу после поражения восстания Маркс написал воззвание Генерального совета «Гражданская война во Франции». Он прочитал воззвание вслух на заседании тридцатого мая, и Генеральный совет принял его единогласно.

– Это воззвание имеет огромнейшее значение. Его необходимо печатать большим тиражом на многих языках и немедленно, – сказал Энгельс.

Следующие недели он договаривался с переводчиками, сам переводил его на немецкий, по нескольку раз на дню посещал типографию. Очень скоро воззвание пришло в каждую секцию.

Французское правительство призвало европейские страны покончить с Интернационалом навсегда. Ведь Интернационал в воззвании открыто высказался в пользу коммунизма. Буржуазные газеты призывали к преследованию Интернационала.

Владелец соседнего дома пожилой рантье остановил Энгельса на улице.

– Я прошу прощения, неужели вы этот Энгельс, о котором так много стали писать в газетах?

– Возможно, что это я.

Рантье недовольно поджал губы.

– Но тут какое-то недоразумение. О вас пишут как о фанатике жестокости и вандализма, но вы совсем другой человек. Верь после этого газетчикам!

Энгельс никогда не понимал Бакунина. Иногда он казался близким, единомышленником, то вдруг становился опаснейшим из врагов. Цели его были часто путаны, средства же для достижения их он выбирал любые.

Особенно удивил Бакунин в революцию 1848 года своей идеей о панславизме.

– Мы выставляем лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а он в нашем лозунге заменяет «пролетарии» на «славяне» и по-прежнему уверяет всех в своей революционности. Хорош! – смеялся Энгельс. – Он уже готов и русского царя призвать в союзники, если бы тот согласился объединить славян.

– Царь – это только средство, – объяснял Бакунин. – Великая цель освящает своей святостью любые средства, даже если они кажутся дурными.

После поражения революции Бакунина судили в Саксонии и приговорили к расстрелу. Потом помиловали и передали в Австрию. Там его снова судили, снова приговорили к расстрелу и вновь помиловали. Затем передали русским жандармам.

Он сидел в Петропавловской крепости, в Шлиссельбурге. Об этом в Европу доходили лишь смутные слухи. Потом Герцен сообщил, что получил письмо от Бакунина из сибирской ссылки. Как Бакунину удалось сменить тюрьму на ссылку – никто не знал. Никто не читал тогда исповеди, которую написал Бакунин из тюрьмы Николаю Первому.

«Молю Вас только о двух вещах, Государь! Во-первых, не сомневайтесь в истинности слов моих; клянусь Вам, что никакая ложь, ниже тысячная часть лжи не вытечет из пера моего», – убеждал Мишель царя.