Утренние колокола. Роман-хроника

«Отошла в прошлое „Молодая Германия“, пришла младогегельянская школа, Штраус, Фейербах, Бауэр; к „Ежегодникам“ привлечено всеобщее внимание, борьба принципов в полном разгаре… и политическое движение заполняет собой все, а добрый Юнг все еще пребывает в наивной вере, что у „нации“ нет иного дела, кроме напряженного ожидания новой пьесы Гуцкова, обещанного романа Мундта, очередных причуд Лаубе» – так писал он, и этих строк ни Гуцков, ни Юнг, автор книги о «Молодой Германии», простить ему не могли. Отношения с «Телеграфом» были прерваны.

Еще в декабре Эдгар говорил несколько раз радостно:

– Скоро у нас будет своя газета, и тогда уж мы запишем!

Проходило несколько дней, и он снова повторял таинственно:

– Переговоры прошли успешно. Главные пайщики – буржуа из Кельна. Фабриканты, основатели железных дорог, пароходной компании. Им тоже кое-какие свободы нужны, ну и немного политики.

– Но при чем тут мы? – удивлялся Фридрих.

Эдгар посмеивался все так же таинственно.

– Эти господа не догадываются, кого они привлекают в редколлегию. Мой брат, Маркс и наш зять, Рутенберг, ты видел его в погребке у Гиппеля, уволен из учителей гимназии. И еще Гесс – странный малый.

Чем странен Гесс, Фридрих никак не мог добиться от Бауэра.

– Не наш человек, – объяснял лишь Эдгар, – соединяет коммунизм с богом. Прочитай статью его в «Атенее» – поймешь.

Фридрих прочитал статью Гесса и не понял. Статья была довольно обыкновенная, какие писали здесь они все.

– Первого января выходит наша газета, – сообщил наконец Эдгар.

«Рейнскую газету» и правда сразу стали читать многие. Статьи были в ней необычно смелы.

И немедленно и сам Эдгар, и маленький Мейен, и Штирнер, и «папаша» Кеппен написали по нескольку статей. Фридрих тоже приложил свои. Скоро они стали главными берлинскими корреспондентами.

Бруно Бауэр в те зимние месяцы жил между Бонном и Кельном. Тогда он еще надеялся удержаться на кафедре в Боннском университете и одновременно делал работу в газете за своего зятя Рутенберга, который умел смело говорить, но, оказывается, совсем не умел работать.

– Что же ваш хваленый Маркс не пишет статей? – удивлялся Мейен. – Вы его так расписываете, словно он светоч мудрости, а он, оказывается, молчун.

– У его невесты болен отец, фон Вестфален, – стал было объяснять Эдгар.

– Ого, ваш дружок мечтает породниться с бароном? – удивленно, но язвительно проговорил Мейен. – А смельчак-то ловок!

Эдгар вдруг сделался мрачным.

– Вот что, Мейен. Это – ваша голова, а это – бутылка. Еще одно слово о Марксе, и они соединятся. – И добавил, уже помягче: – А фон Вестфален – один из самых передовых людей, чтоб вы знали.

•

Весной к Михаилу Бакунину приехал брат. Вместе с ним они переехали в Дрезден.

У них было несколько рекомендательных писем к местным аристократам. А одно из них – к издателю Арнольду Руге.

Руге как раз исполнилось сорок лет. В юности он участвовал в студенческом движении, и королевский суд приговорил его к пяти годам крепости. Некоторым крепость ломала жизнь. Но Руге по-прежнему судьбу свою держал в руках крепко. Уже в 1832 году он снова стал уважаемым членом общества – приват-доцентом университета города Галле. А еще через пять лет издал первый выпуск «Галлеских ежегодников». Теперь, после запрета в Пруссии, он переехал в Дрезден – столицу Саксонии. Но по-прежнему его «Ежегодники» читали во всех государствах Германии.

Руге принял Михаила Бакунина благосклонно.

В Берлине Бакунин часто сидел на лекциях с младогегельянцами, и мысли их стали ему близки. Как раз по дороге в Дрезден он прочитал анонимную книгу, написанную, по-видимому, одним из них. Бакунин не знал точно, чья это книга; возможно, невысокого, тощенького, который критиковал все подряд – и церковь, и государственный уклад, и частную жизнь филистеров. А может быть, его друга – высокого, длинноногого, одетого в гвардейский мундир. Он тоже высказывался смело, но все лекции записывал старательно, дословно. Говорили, что они оба постоянно печатают в газетах отчаянные статьи.

Читаемая книга называлась «Шеллинг и откровение», и в ней чувствовался стиль их высказываний.

Когда Руге пригласил его в свой кабинет и завязалась свободная беседа, она пошла в духе этой книги.

– Я верю, заря свободы рядом! – сказал Бакунин пламенно в ответ на горестные слова Руге.

– Не вы ли и есть автор этой безымянной, но прекрасной книги! – обрадовался Руге. – А я все думаю: кто же это? – И Руге взял со стола точно такое же издание, что читал Бакунин по дороге в Дрезден.

Бакунин хотел было отпереться, но как-то уж так само получилось, что он улыбнулся загадочно, со многозначительностью.