Да нет, не то чтобы все в порядке, хотел возразить Белан. Я по-прежнему жду возвращения отца, умершего двадцать восемь лет назад; мать считает, что я штатный сотрудник издательства; по вечерам я рассказываю, как прошел день, золотой рыбке; работа отвратительна мне настолько, что меня порой выворачивает наизнанку, а в довершение всего я увлекся девушкой, которой никогда не видел. В общем, конечно, никаких проблем, кроме той, что я во всех отношениях “приближаюсь к нижней границе нормы”, понимаете? Но Белан лишь коротко кивнул: все в порядке. Врач дал несколько советов относительно правильного питания и нацарапал внизу медицинской карты свой вердикт. Вердикт сводился к одному слову – коротенькому слову, позволяющему Белану и дальше вполне безнаказанно заниматься массовыми убийствами: “Годен”.
Вечером Белан отправился к Джузеппе. Иногда для того, чтобы излить душу, одной золотой рыбки мало. Добрых полчаса он рассказывал про флешку, про то, как залпом проглотил хранившиеся на ней семьдесят два файла. Он с восторгом говорил о Жюли, о том, как она описывает свои будни в маленьком ежедневнике, в окружении ее 14 717 кафельных плиток. Старик слушал очень внимательно, не упуская ни слова друга.
– Как мне ее найти? Я же ничего о ней не знаю, – пожаловался Белан.
Джузеппе ободряюще улыбнулся:
– Ты знаешь гораздо больше, чем тебе кажется, юный пораженец. Думаешь, мои ноги за один день отросли? – спросил он, ткнув пальцем в стеллажи, ломившиеся под тяжестью трудов Фрейсине. – Флешка у тебя с собой? Перегони мне эти тексты, я изучу поподробнее. Торговые центры с общественными туалетами, где есть уборщицы, не на каждом углу попадаются.
На прощание Джузеппе крепко пожал ему руку.
– Что-то мне кажется, и тебя наконец ждут поиски Грааля, – произнес старик, явно заинтригованный.
18
Каждый четверг вечером, когда в телевизоре возникал элегантный пиджак и прилизанная голова знаменитого ведущего новостей, Белан звонил матери. Почему именно по четвергам, а не в любой другой день? Он и сам не смог бы объяснить. Просто так сложилось. Со временем этот вечерний четверговый звонок превратился в ритуал, нарушить который он не мог. Он знал, что она ждет, уютно устроившись в кресле в гостиной, уставившись невидящим взглядом в телевизор, застыв в том неизменном оцепенении, в какое погрузил ее августовский день 1984 года, когда скончался муж. С тех пор прошло двадцать восемь лет, но Белан так и не научился произносить слово “умер” применительно к отцу. Спустя несколько дней после несчастного случая он, тогда еще мальчик, видел отца в последний раз. Память сохранила картину неподвижного тела на больничной кровати. Белан долго не мог оторвать взгляд от трубки, вставленной в отцовский рот; как завороженный, вглядывался в лицо, подрагивавшее при каждом движении адского механизма справа от кровати, который вдувал и выдувал воздух. Мужчина в белом халате отозвал дедушку в сторону, и в цепочке его еле слышных слов прозвучало “несовместимо с жизнью”. А еще два дня спустя мальчик увидел по телевизору, как люди в шлемах и оранжевых скафандрах машут толпе, стоя у ракеты, и сердце так и подпрыгнуло у него в груди. Опущенные щитки скрывали их лица, и у всех из шлема тянулась трубка, та самая трубка, какую он видел в больнице. Он был уверен: отец был среди них, среди этих людей, что неуклюже ковыляли к люку и исчезали в брюхе огромного корабля. Тридцатого августа 1984 года в 12 часов 41 минуту “Дискавери” с оглушительным грохотом оторвался от стартовой площадки и унес шесть человек в космос. И через час, когда пришла бабушка и сдавленным мукой голосом сказала ему, что отец ушел, он не нашел ничего лучшего, как ответить: “Я знаю”. Все эти годы живший в нем восьмилетний мальчик по-прежнему хранил абсурдную надежду, что отец перелетает от звезды к звезде и однажды вернется. Ничто не могло его разубедить, даже комья земли, со стуком падавшие на блестящую крышку гроба.
Мать всегда снимала трубку только после третьего звонка. Три звонка: за это время ей удавалось собраться, выйти из своего небытия.
– Привет, мам.
– А, это ты.
Он улыбнулся. Каждую неделю она отзывалась одной и той же фразой, за которой начиналась большая игра в вопросы и ответы. Как в Париже с погодой? Ему не помешала последняя забастовка на транспорте? Он отвечал уклончиво, с ужасом готовясь к моменту, когда придется лгать родной матери. Наконец страшившая его тема всплыла на поверхность. Деваться некуда.
– Все возишься с книгами?