Утренний ветер

«Дружище Рудо! Рад, что ты жив! Жизнь, оказывается, самый лучший учитель. Прошлое, выходит, не только хватает нас за ноги, как я раньше фигурально говорил, вспоминая о преследующей меня тени отца. Тебя же оно и вовсе хотело отправить на тот свет. Для меня это тоже большой урок. Выздоравливай в темпе!

Спешу выполнить задание Штефана. А какое — узнаешь скоро сам.

Твой друг Тоно,

бывший закоренелый скептик и меланхолик,

а ныне прозревший человек».

Осознать в таком состоянии, что произошло с Тоно, у Рудо не хватило сил: сказывалась большая слабость. Единственно, что он понял — случилось что-то хорошее.

Повязка соскочила у него на губы и прикрыла спокойную улыбку. Он уснул. Спал он крепко, без снов, а когда проснулся, в палате уже сгущалась тьма. Рудо лежал тихо, как будто бы все еще находился в полуобморочном состоянии. Вдруг он услышал какие-то голоса.

— Кооператив обойдется и без меня, — проговорил чей-то бас. — Недели три пролежу, пока трещина на кости не зарастет. А на своем приусадебном участке я уже все сделал…

Более высокий голос, видимо, принадлежащий молодому человеку, перебил его:

— А я, наоборот, не хотел идти в больницу. Палец себе раздробил. Какая же это нетрудоспособность! Поэтому я психую, как черт. Мы хотим обогнать третий цех, понимаете?

— Вы только обгоняете, а косу нигде не найдешь. Нам без хорошей косы, как без рук. Комбайн на гору не вскарабкается, да и косарю, чтобы удержаться там на лугу, ботинки с гвоздями нужны.

— Мы делаем не косы, а шарикоподшипники, — ответил ему другой голос. — Это тонкая работа, здесь надо мозгами шевелить. Я сам внес предложение, как скорее отшлифовывать кольца.

— Чего уж там придумывать, — сказал недовольно бас и закашлялся.

— А почему бы нет? В нашей комсомольской организации каждый третий — рационализатор.

— Вот если бы вы косы делали…

— Спрашивайте, папаша, в другом месте. Мы можем вам дать только шарикоподшипники для машины. У вас она есть?

— Где уж нам!.. Хотя Гарвай, мой сосед, уже заимел «Шкоду». Ему легче, зверюге. Шикарно она у него гудит, шикарно. Выйдет он во двор, сядет за руль — и давай гудеть. Прелесть!

Минутку помолчали, потом снова заговорил бас:

— Наш сосед спит, как убитый. Он работает вместе с Валко — моим свояком. Так Валко рассказывал, что этот парень хотел поймать какого-то бандита, а тот ударил его промеж глаз.

— Знаю, это Главач. У нас на собрании был секретарь парткома, очень хвалил его.

— Смелый парень, ничего не скажешь.

— К нему снова приходили двое, но врач не разрешил его будить. Среди них был Мишо Бакош, профсоюзник. Сердился, что его уже второй раз не пускают. А еще приходил какой-то почтенный человек — не то ученый, не то артист. Тоже не пустили. Просил передать букет маков.

«Крчула!» — радостно подумал Рудо.

Между тем бас со вздохом продолжал:

— Ничего не попишешь: здоровье прежде всего.

— Да… В прошлом году у нас один умер: перенес грипп на ногах. Он вел фотокружок. Знаете, после работы мы учились фотографировать. Есть у нас еще хоровой кружок при заводе и читательский…

Оба замолчали. Рудо не знал, признаться ли ему, что он не спит. Потом решил молчать: разговаривать ему не хотелось. Он все еще чувствовал тупую боль в голове, хотя самочувствие его стало значительно лучше. Сознание того, что его хвалят, придавало ему силы. Он лежал и думал, почему у них на стройке нет никаких кружков, да и над рационализаторскими предложениями никто не ломает себе голову.

В палате раздался храп. Рудо зажег лампочку на ночном столике и, когда посмотрел на лица своих соседей, улыбнулся. Тот, что был моложе, показался ему похожим на Штефана не только своим разговором, но чем-то и обликом. Если бы спросить таких людей, для чего они живут, они бы ответили, даже не задумываясь. И Стано ответил бы, только, конечно, не так, как они.

— А я? — спросил он себя шепотом. — Что я? Если бы объявили запись на космические полеты, я бы пошел. Чего мне терять? — Но тут он запнулся: а как же Мариенка? Почему она к нему пришла?

Что будет, когда он поправится? Ну, конечно, явится к Бакошу и скажет, что может приступить к работе. И впервые при мысли о стройке Рудо почувствовал в сердце какую-то неясную радость. Потом ему вспомнилась Индра, но так, как обычно вспоминают о цветах, которые уже опали, эти воспоминания уже его не волновали.

«Надо с ней кончить ради Мариенки», — решил он вдруг, взял с ночного столика карманный календарь и огрызком карандаша медленно стал выводить слово за словом: