Утренний ветер

Владо знает их по литературе. Они все делают тщательно, точно, почти идеально. Особенно не философствуют, не углубляются в предмет, не стараются быть похожими на доктора Фауста. Они выполняют приказы. Но как случилось, что им не хватило гранат, почему они начали наступление до прихода обер-лейтенанта Брикселя? Владо механически воспринимает отрывки их разговоров и старается представить общую картину.

Лоб его хмурится: немцы все же не просчитались. Направляясь сюда, они натолкнулись на партизанский дозор и израсходовали имевшиеся у них гранаты. Здесь нет ошибки, непоследовательности, а только случай. Поэтому они сейчас и ждут.

Что, если бы они изменили план? Если бы они пошли навстречу обер-лейтенанту Брикселю? Лес близко, а это — спасение. Владо и Марош могли бы убежать и скрыться…

Когда Марош приехал в отпуск с Восточного фронта, они встретились с Владо в заброшенной мельнице, где у Владо был спрятан шапирограф. Марош рассказывал о том, что видел: о жестокости немцев, смелости и самоотверженности русских. Немцы расстреливали беззащитных детей в украинских селах, а словакам в военной форме ничего не оставалось, как только скрипеть зубами. Двое солдат из их отделения куда-то исчезли, должно быть, ушли к партизанам. «Наше место на другой стороне, — говорил тогда Марош, — не с Гитлером, а против него».

Владо записал все, что рассказал ему друг детства, затем перенес это на ленту шапирографа, и они начали печатать листовки. Когда их была уже кипа, они услышали шаги.

Марош прошептал: «Жандармы… пронюхали о нас».

Владо предложил спрятаться в мельничное колесо, но Марош покачал головой и скомандовал: «Бегом, в поле!»

Они выбежали и остались невредимы. Марош глядел на мир более трезво.

…А здесь не поле, а лес! Это еще надежнее, только бы в него попасть!

— Э-ей! — громко шепчет Владо. — Ты их видишь?

— Нет, но слышу, — отвечает голос из коридора.

Немцы не дураки, чтобы отсюда уйти. В их руках телефон и, возможно, язык. Один живой партизан значит для них больше, чем десять мертвых. Спешить им некуда, жертвовать никем они не хотят, поэтому ждут.

Но это означает, что Елу он уже никогда не увидит? Нет, это невозможно, это просто исключено! Однажды уже было так, что когда он шел к ней на свидание, его чуть не схватили, но все закончилось благополучно. Надо только иметь крепкие нервы, тогда и выход найдется. Но как все случилось тогда?..

…Июньский вечер. Он идет по набережной, овеваемый влажным дыханием Дуная. Его несет поток людей. Кажется, что дома пусты, все люди вышли на улицу. Над Братиславой распростерлось голубое южное небо. Как щебет птиц разносятся голоса, веселые и беззаботные. Это звучит молодость. Никто не думает о налетах, о громе пушек, о линии фронта, который медленно приближается и дышит смертоносным огнем.

Владо не воспринимает окружающее. Он думает о другом. Под мышкой у него толстая книга. Он смотрит на часы. Через пятьдесят минут придет поезд. Боже мой, через пятьдесят минут! Как долго ждал он этой встречи! Ела сдала экзамены на аттестат зрелости, а у него уже сдан второй экзамен за третий курс. Они будут вместе четыре дня!

Он входит в трамвай, который качается и звенит, берет в руки книгу, нетерпеливо открывает ее и углубляется в чтение. Толстая книга небрежно завернута в последний номер фашистского «Гардиста». Переплет книги явно не типографский, а шрифт — русский. Обложка привлекает внимание пассажиров, в том числе и верзилу, держащего на руке черный плащ. Тот косится глазами на книгу, весь подается в ее сторону и поднимает брови.

У вокзала Владо выходит. Верзила следует за ним по пятам. Потом преграждает ему путь:

— Что вы читаете?

— А вам какое дело! — возмущается Владо.

Верзила показывает удостоверение, и кровь ударяет Владо в голову: тайная полиция.

— Я сотрудник гестапо. А вы кто?

— Студент философского факультета.

— Что читаете?

— Русскую книгу.

Голос Владо уже не дрожит, волнение быстро проходит. Это единственный выход: удивляться тому, в чем тебя могут заподозрить, в любом случае сохранять хладнокровие и в то же время держаться скромно.

— Пойдемте со мной. — говорит немец. — Большевистскую литературу читать запрещается.

На обложке русские буквы — «Горький». Владо охватывает отчаяние. Значит, с Елой он не встретится, и кто знает, какие неприятности ждут его в гестапо. Он злится на себя, на стоящего рядом с ним верзилу, но тут новая идея приходит ему в голову.

— Посмотрите, это же «Мать» Горького, — говорит он. — Читайте.

Верзила не понимая смотрит на обложку, а Владо добавляет:

— Это писатель, русский эмигрант. Живет в Берлине и пишет против большевиков. Вы разве не слышали о нем?

Владо чувствует, что верзила понемногу отступает, как и их фронты. «Глупый гестаповец попался, — уже язвит в душе Владо. — Теперь он начнет оберегать свою честь, будет строить из себя культурного человека. Ему захочется показать перед этим маленьким словаком, что он знает берлинского русского эмигранта, пишущего в духе пана Розенберга».

— Горький? — уточняет верзила. — Живет в Берлине?

— Да.