Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

П у ш к и н. Это при ее характере? Прасковья Александровна - преоригинальное существо, что и говорить; сама управляет имениями в Псковской и Тверской губерниях и учится вместе с дочкой!

А л е к с и с. Поначалу Анету учила маменька, но терпения у нее не хватало, и она даже драла ее за уши, сам видел. Но с приездом Анеты Керн все изменилось; маменька полюбила ее и старалась быть при ней на высоте, как и с вами, Пушкин.

П у ш к и н. Прасковья Александровна взяла обо мне заботу, как мать, и даже вступила в переписку с Жуковским и нашла с ним общий язык.

А л е к с и с. Однако же именно она может сорвать наш план выезда за границу.

П у ш к и н. Это лучше, чем правительство; все останется между нами. Но будем осторожны.

А л е к с и с (закуривая трубку). Осторожность в таком деле вряд ли уместна. Я вижу, вы заколебались.

П у ш к и н. Изгнанником провести лучшую часть жизни в своем отечестве, чтобы другую ее часть - на чужбине, - тут есть о чем поразмыслить.

А л е к с и с. Это понятно. Но приезд Керн переменил ваше умонастроение. Она такова.

П у ш к и н. Что вы хотите сказать?

А л е к с и с. Меня записали пажом; мне предстояла придворная или военная карьера, но маменька столь увлеклась просвещением, что возмечтала дать мне университетское образование.

П у ш к и н. Это ее инициатива?

А л е к с и с. Да. К тому времени, когда мне надо было выбрать университет, генерала Керна назначили с понижением в должности командиром бригады в Дерпт, и мы всем семейством долго гостили у Анеты. Маменька увидела почти что европейский город, заметила благотворное влияние на меня кузины, и вопрос был решен.

П у ш к и н. Боже правый! И вы, Алексис, стали студентом Дерптского университета! И кто же правит миром? Власть? Я думаю, красота!

         Д е т с к и й  г о л о с
       (поет на мотив баркаролы)
    Но густее тень ночная;
    И красот цветущий рой,
    В неге страстной утопая,
    Покидает пир ночной.
    Стихли пышные забавы,
    Всё спокойно на реке,
    Лишь Торкватовы октавы
    Раздаются вдалеке.

А л е к с и с. Может быть, вы правы.

П у ш к и н. Алексей Николаевич, мы с вами проговорили 4 часа подряд. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора.

А л е к с и с. К тому же, Александр Сергеевич, весьма задушевного, хотя вы считаете, нам чувство дико и смешно.

П у ш к и н. И что нас вдруг так сблизило?

А л е к с и с. Скука?

П у ш к и н. Может быть, сродство чувства. Неужели у вас не было времени влюбиться в вашу кузину и успеть остыть, вместо того чтобы заступать дорогу отшельнику?

А л е к с и с. Вы думаете, я влюблен?

П у ш к и н. Не того я боюсь, что вы влюблены, ведь и сосед ваш господин Рокотов успел влюбиться в Керн, а того, что она неравнодушна к вам, и у вас все преимущества.

А л е к с и с (рассмеявшись свысока). Вам нравится быть циничным, милый Пушкин. Между тем вы-то и влюблены в Керн.

П у ш к и н. Кто вам сказал?

А л е к с и с. Вы сами вашими устами. Сестра показала нам ваше стихотворение "Я помню чудное мгновенье..."; она в полном восхищении, мы тоже, я хочу сказать, Анета и я. Маменька еще не знает, а узнает, сделает все, чтобы ваше послание не попалось в глаза генералу Керну.

П у ш к и н. Показала! Как легкомысленны женщины! Не успела отъехать и версту, уже похвасталась.

А л е к с и с. Милый Пушкин! В Керн при ее красоте хорошо то, что она совсем не тщеславна. Будь это стихотворение посвящено не ей, а другой, она бы с тем же восхищением показала его нам. И как не радоваться жемчужине? Она права.

П у ш к и н (явно взволнованный). Не знаю. Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь - камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов - всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то.

А л е к с и с. Не то? Что же это еще может быть?

П у ш к и н. Будь я влюблен, в воскресенье со мною сделались бы судороги от бешенства и ревности.

А л е к с и с. В воскресенье? Отъезд сестер. Я сел в коляску проводить сестер моих до станции...

П у ш к и н. Да, да! Между тем мне было только досадно.

А л е к с и с. Понимаю, только досадно. Как же можно говорить о влюбленности, если дело не доходит до судорог от бешенства и ревности? Я шучу, милый Пушкин, ведь вы сами склонны подшучивать над любыми проявлениями чувства.

П у ш к и н. И всё же мысль, что я для нее ничего не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только тешил ее любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни более задумчивой среди ее побед, ни более грустной в дни печали, что ее прекрасные глаза остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же пронизывающим сердце и сладострастным выражением, - нет, эта мысль для меня невыносима.