Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Детекторные приемники вскоре были заменены радиотрансляционной сетью. Кажется, в 1930 году на верхнюю полку буфета был водружен черный картонный диск в железном ободке, закрепленный на шарнирной стойке. Звук исходил из центра диска, откуда торчала тоненькая иголочка. Тут всё было гораздо проще, чем в детекторе, – вставляешь вилку в штепсель и регулируешь громкость. Никакой настройки не требовалось. Правда* работала только одна станция, оповещавшая о себе так: «Внимание, говорит Москва». Зато слушали передачу сразу все; недаром аппарат поначалу назывался громкоговоритель.

Незадолго до войны появились первые отечественные ламповые радиоприемники со шкалой настройки. Это были громоздкие и уродливые, но сработанные не без претензии ящики. У нас такого не было. Знакомые, обладатели совершенных аппаратов в первые же дни войны испытали горькое разочарование: ламповые приемники приказано было сдать, дабы враг не мог использовать их в подрывных целях. Только через четыре года приемники вернули владельцам и они, промолчавшие всю войну, заговорили снова.

Наш же громкоговоритель, вскоре сменивший свое торжественное имя на более скромное – репродуктор, честно нес свою службу всю войну. Он рассказывал о поражениях и победах, передавал сообщения Совинформбюро и речи Сталина. Только после войны, надорванный и засиженный мухами, он был заменен репродуктором в виде пластмассовой шкатулки.

Экспериментальное телевещание существовало еще до войны, но его мало кто видел: телеприемники не продавались. Когда оно стало массовым? Хотя это выходит за рамки описываемого периода, хочу напомнить: со второй половины 1953 года. Опасаюсь, что какой-нибудь писатель XXI века напутает и напишет в своем романе, что герои видели и слышали по телевизору выступления Сталина. Этого не было и быть не могло. Даже похороны Сталина по телевизору не передавали. Разумеется, чистая случайность, но начало телевещания совпало с началом хрущевской эпохи.

Первые аппараты с маленьким экраном для увеличения изображения снабжались линзой с дистиллированной водой. Назывались они КВН-49. 1949 год, вероятно, год получения патента, а КВН – инициалы конструкторов: Кенигсона, Варшавского, Николаевского. Остряки расшифровывали КВН так: купил, включил, не работает.

10 Развитие Москвы

Москва моего детства, особенно если сравнить ее с сегодняшней, выглядела бедной, убогой, обшарпанной. Весь архитектурный антураж не изменился в целом с 1914 года. Кое-где были видны следы октябрьских боев 1917 года и периода Гражданской войны: выбитые кирпичи на здании МГСПС (впоследствии музей Ленина)[6], простреленная снарядом трамвайная мачта около памятника Пушкину, каменные фундаменты разобранных на дрова небольших деревянных домов, оставшихся в годы разрухи без хозяев. Здания, уже десять-пятнадцать лет не ведавшие ремонта, даже «поддерживающего», ветшали. Где-то на окраинах строились жилмассивы для рабочих, вообще же новостроек было мало. Кое-где в центре появлялись новые здания для учреждений, выполненные в сухих, геометрических формах (никакого декора, только прямые углы!), конструктивизм негласно был объявлен ведущим стилем социалистической эпохи.

С наплывом людей из провинции некогда богатые многокомнатные квартиры в предреволюционных доходных домах превратились в коммунальные – на несколько семей. Существовал приказ, предписывавший на каждом доме вывешивать жестяные доски со списком ответственных съемщиков – по квартирам. Любопытно было читать эти списки: при каждой квартире значилось до десятка фамилий! Каким-то обратным приказом все эти доски после войны были удалены. Помню случайно уцелевшую в 1961 году доску в подъезде дома № 1 по Машкову переулку: только в квартире № 17 была указана одна фамилия – Е.П. Пешкова (вдова А.М. Горького), во всех остальных проживало по нескольку семей; а ведь в доме, комфортабельном и благоустроенном, до революции жили преимущественно представители интеллигенции, профессура и врачи.

Коммунальные квартиры стали непременным и неизбежным атрибутом послереволюционного быта. Можно себе представить, как осложняли жизнь «места общего пользования», кухня, где одновременно шипело несколько керосинок и примусов, вражда случайно объединенных жилплощадью самых различных по культурному уровню и происхождению семей, драка за крохотный участок в коридоре или на кухне: «Опять ваш велосипед весь коридор загораживает», «А вы свой столик на кухне подальше отодвиньте, нечего других оттеснять», «Вы бы хоть научились в уборной воду спускать, теперь лакеев нет», «Не смейте собаку в ванне мыть» и т. п. Входы в квартиры были снабжены либо несколькими «индивидуальными» звонками, либо одним общим, но с многочисленными карточками: Ивановым – один раз, Петровым – два звонка, Сидоровым – два коротких, один длинный и т. д. На самих входных дверях висело по нескольку почтовых ящиков с указанием фамилии и выписываемой периодики.