Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

В нашем районе действовали две старых «киношки», носившие вычурные дореволюционные названия: «Волшебные грёзы» у Покровских Ворот и «Нерон» на Земляном Валу. В 1929 году они получили новые, соответствующие духу времени наименования – «Аврора» (в честь крейсера) и «Спартак». В Белгородском проезде приютился еще один крохотный кинотеатрик – «Маяк», как говорили, самый маленький в Москве, всего на 200 мест. Сколько-нибудь солидная публика туда не ходила, его заполняла окрестная голытьба. Даже проходить мимо «Маяка» было неприятно – того и гляди нарвешься на драку, приставание, вымогательство.

Солидная публика ходила в расположенный на Чистых прудах просторный «Колизей» – теперь в его помещении играет театр «Современник». Там и фильмы шли первоклассные, то был один из «первых экранов» столицы.

Крупнейший по вместимости кинозал Москвы именовался соответственно – «Колосс». Нет надобности говорить, что большинство москвичей называли его «Колос». Так же как кинотеатр «Форум» упорно именовали «Форум». «Колосс» располагался в Большом зале Консерватории, а эксплуатировался в часы, когда не было концертов. Когда консерваторскому залу возвратили его музыкальную монополию, крупнейшим кинотеатром Москвы стал «Ударник». Это был первый кинотеатр столицы, построенный в советский период. Он поражал своей величиной и современностью, огромным кинозалом, просторными фойе и буфетами. Открылся он 7 ноября 1931 года. Будучи построен в доукрашательскую эпоху, он и сейчас импонирует строгим рационализмом и хорошим архитектурным вкусом.

Мы, дети, чаще всего ходили в ближние старенькие киношки. Детские билеты туда стоили 15 копеек. Такова же была цена пирожного в соседнем кондитерском магазине фабрики имени Бабаева, который по старому владельцу все называли абрикосовским. Заполучив пятиалтынный (так называлась 15-копеечная монета), каждый подросток сталкивался с дилеммой: пойти ли в кино или полакомиться пирожным.

Чаще всего я ходил в «Аврору». Днем этот кинотеатр никогда не был заполнен до отказа. Между задними, средними и двумя передними рядами зиял провал – места пустовали. К началу сеанса оба передних ряда заполняли шустрые шпанцы мелкого возраста. Они дрались из-за мест, срывали друг у друга кепки, бегали и переругивались. Кажется, это были безбилетники, хитрыми путями проникавшие в зал мимо контроля. Они мешали смотреть даже уже начавшийся фильм, покамест какой-нибудь бас из глубины зала не предупреждал: «Эй, затихните! Давно уши не драли?»

Немые фильмы шли с титрами. Вводные тексты вроде «А в это время…» или «Прошло пять лет», а также реплики персонажей снимались на специальные кадры. Учитывая малограмотность многих зрителей, титры показывались на экране утомительно долго. В это время по залу проходил громкий шепот: малограмотные читали титры по складам, грамотные читали их неграмотным спутникам. Изобразительные кадры чередовались с титрами таким образом: вот ревнивый муж занес над героиней карающий кинжал. Затем следовал титр: «Не убивай меня, Ринальдо, клянусь, я ни в чем не виновата». Далее публика с содроганием видела, как неумолимый Ринальдо пронзает жертву кинжалом, вслед за чем следовал титр: «Умри же, проклятая!»

Немые фильмы непременно шли с музыкальным сопровождением. Перед экраном стоял расстроенный рояль, на котором «музыкальный иллюстратор», иначе тапер, разыгрывал некое попурри из мелодий, каждая из которых соответствовала изображаемому эпизоду. Теперь понимаю: это требовало от пианиста не только выучки, но и известной подготовки, знакомства с фильмом, а также раздвоенного внимания.

Таперы более высокой квалификации играли вечерами, на серьезных фильмах. Для дневной публики играли неудавшиеся музыканты, а то и попросту халтурщики. Таперами почему-то всегда были немолодые мужчины в приличных, но поношенных костюмах, несвежих рубашках, но при галстуке.

В музыку никто особенно не вслушивался, она казалась естественным фоном кинофильма. Сам фильм снимался без учета какого-либо конкретного музыкального сопровождения. Но отсутствие музыки вызывало дружное возмущение всего зала. Как сейчас, когда пропадает звук.

Однажды в «Авроре» тапер вовремя не явился, и механик стал крутить фильм без него. Кадры шли своим порядком, но чего-то не хватало. Публика заволновалась и минут через пять начала орать: «Музыку!».

Еще через пять минут возглас «Музыку!» превратился в злобный вой, сопровождаемый топаньем ногами. Наконец в зал вбежал потный, измученного вида мужчина и торопливо уселся за рояль. Из рядов послышалось: «Проспал, маэстро?», «Давай, маэстро, догоняй!»

Взбившиеся лохмы бедного маэстро, когда он вбегал, силуэтом вырисовывались на экране. Поначалу я разделял негодование зрителей, а тут мне стало жаль музыканта: опоздал он явно не по своей вине. Может быть, у него внезапно заболела жена или с самим случился сердечный припадок. Горек был хлеб кинотаперов.

Кажется, в тот раз я впервые услышал слово «маэстро», и оно долго казалось мне унизительным ругательством.