Утро морей

— Да уж… Моя Дашка уже ускакала, а куда — я представляю лишь отдаленно.

— Вероника, послушайте… Постарайтесь в ближайшие дни удержать свою сестру дома. Потому что одна из особенностей использования сакральной жертвы в том, что эффект, даже если он получился значимым, все равно не вечен. Рано или поздно понадобится новая жертва, и вопрос только в том, кто ею станет.

* * *

Антона Мамалыгу ему было не жаль.

На самом-то деле мало кто жалел этого мелкого паразита, кроме совсем уж упоротых замиков. Даже дружки Мамалыги, кажется, вздохнули с облегчением, хотя на камеру дисциплинированно плакали. А обычным людям он даром не упал, но говорить об этом они по большей части стеснялись. В такие моменты чувствовалось, как глубоко щупальца новой цензуры проникли в общество, скрутили, присосались и уже не отпустят.

Даже Женя, которая «Белый свет» на дух не переносила, при упоминании Мамалыги старательно делала скорбную мордашку. И только Макс уверенно заявлял:

— Собаке — собачья смерть!

— Он ведь тоже человек! — возмущалась Женя.

— Ага, человек, который уверенно принес свою тушку на скользкую дорожку в жажде большого бабла. Он связался с людьми, у которых принципов нет вообще, вот и огреб.

— Ты не можешь быть в этом уверен!

— Могу. Я от них сам огреб.

Прощать и забывать Макс не собирался, вот только не участь Антоши Мамалыги, а то, что сделали с ним. Это избиение, унижение, угрозы… Макс был из тех людей, которых удары не воспитывают, а провоцируют.

Но это вовсе не означало, что он бездумно ринется в драку ради драки. Он даже подавил желание разобраться с Шуриком, хотя это стоило ему немалых усилий. Вынужденно прикованный к постели, Макс очень много думал о то, что он вообще может сделать, есть ли шанс победить ветряную мельницу. Когда к нему вернулась возможность двигаться, созрел и план.

Макс никогда не рвался к популярности в соцсетях. Он не какой-то там клоун для толпы! Но он ведь и теперь клоуном не был. Он не развлекал, не привлекал и не продавал. Он просто использовал ресурсы видеоплатформ, чтобы его голос услышали.

Поначалу дело шло туго. Да, какие-то подписчики у него появились, но в основном те, кто помнил его как художника. Когда до них дошло, что говорить он будет не про картины и краски, а про то, что обсуждать вроде как запрещено и невежливо, они быстренько смылись. Макс не сдавался. Он гнул свою линию и ждал.

И вот тут, как ни странно, смерть Антоши Мамалыги сыграла ему на руку.

За убийством блогера последовали протесты и беспорядки. «Белый свет» освещал их вовсю — и так, как им выгодно. А вот у противников организации получалось куда хуже. Мало кто рисковал лезть в самое сердце бурлящей, бледной толпы, смотреть в обезумевшие, исчерченные кровавыми прожилками глаза адептов, пытаться заговорить с ними… Сливаясь в толпу, вчерашние фанаты миролюбия порой теряли над собой контроль и становились реально опасны.

Макс все равно пер в толпу тараном. Медвежья комплекция тут шла ему на пользу, как и то, что любители замгарина в большинстве своем стали тощими и какими-то болезненными. Среди этих живых бело-серых волн он смотрелся ледоколом, способным пробраться куда угодно.

А главное, он их не боялся и не пытался щадить их чувства. Он снимал их в худших проявлениях их ярости. Он задавал им неудобные вопросы, на которые они, взбудораженные и ошалевшие, не могли толком ответить. Потом он выкладывал свои ролики в Сеть такими, какие есть, без монтажа и обработки.

Это принесло плоды куда быстрее, чем он ожидал — после стольких дней молчания! Он давал людям редкий продукт, другую правду, которая оказалась неожиданно востребованной. Оказалось, что противников у «Белого света» гораздо больше, чем те готовы были признать. Просто раньше этих противников старательно убеждали, что они не правы, что невежливо думать по-другому. Теперь же они получили возможность увидеть, что они не одни. Им не мерещится, толпа, выплеснувшаяся на улицы, не мирная и не милая.

О Максе заговорили на разных уровнях. Естественно, мелкие замики поливали его проклятьями и грозили страшной местью. Его это не волновало, он чувствовал: в большинстве своем они — ничтожества, способные только потрясать тощим кулачком откуда-то со стороны дивана. Макс предпочел сосредоточиться на союзниках. Его теперь приглашали на интервью, о нем писали, он хорошо смотрелся в кадре. Он радовался этому — но не потому, что рвался к личной славе. Нет, ему было куда важнее, что его главную речь услышат многие и воспримут всерьез.

Он еще не рассказывал им истинную историю замгарина, потому что не собрал все данные и не знал, с какой стороны к этому подступиться. Но он готовился.

Макс не сомневался, что «Белый свет» попытается на него надавить, это было лишь вопросом времени. Если что и вызывало у него любопытство, так только способ давления. Опять бугаи из подворотни? Дорогой адвокат? Или сразу же попытка полить грязью его прошлое?

Угадать он так и не смог, потому что после очередного репортажа из толпы он вдруг увидел перед собой Эвелину.

— Нам нужно поговорить, Максим, — холодно объявила она.