Утро морей

Все более очевидным становилось то, чего Ника давно уже опасалась: что переговоров будет недостаточно. «Белый свет» никогда в жизни не пошел бы на полный запрет замгарина, для них это крах… Тогда огромному количеству людей однажды придется взглянуть в зеркало с очистившейся от дурмана нервной системой, и начнется хаос. А их обозленные противники, словно упрямые дети, отказывались сдаваться, пока не заберут чужую игрушку.

Столкновения на улицах стали неизбежны, и они последовали. С десятого этажа бизнес-центра Ника наблюдала, как налетают друг на друга две живые волны. Адепты замгарина с их лысыми головами и белесой кожей в буквальном смысле были «светлой стороной», вот только ничего прекрасного в этом не было.

Потом выли сирены, приезжали люди в форме, разгоняли тех и других. Возились уборщики в оранжевых жилетах. Но вечером, когда Ника возвращалась домой, она все равно видела оставшиеся темные пятна на трещинах в асфальте.

Совесть шептала, зло и возмущенно, что это она виновата. Ника старалась ее игнорировать. Она ведь все равно не могла поступить иначе, другого пути просто не было!

Она ожидала, что эти протесты станут самым страшным испытанием, и ошиблась. Самым страшным испытанием стала Даша.

Сестра теперь очень редко бывала дома, она все чаще ночевала у своего Бореньки… или еще где-то. Во время встреч в общей квартире они игнорировали друг друга… Оно, может, и к лучшему. Нике было слишком тяжело смотреть на то, что осталось от Даши.

В своих расчетах Аверин оказался прав: физическая мутация, вызванная замгарином, пошла дальше. Теперь адепты были похожи друг на друга, как родственники, причем разница между мужчинами и женщинами стала неочевидной. Не изменился разве что рост, а вот фигура становилась совсем другой, потому что от долгого приема этой дряни даже кости истончались.

И вот теперь вместо кругленькой, симпатичной, жизнерадостной Даши по квартире скользила сероватая тень. В боковом зрении она и на человека-то не походила, скорее, на одно из тех чудовищ, которых создают для фильмов ужасов. А посмотришь прямо на нее — нет, все-таки человек, просто будто перенесший тяжелую болезнь.

Впрочем, изменения были не только внешними. Это раньше замгарин дарил своим адептам непробиваемое спокойствие и вечно хорошее настроение. На восьмом-девятом месяце непрерывного приема наступал переломный момент, и благодушие сменялось настороженной озлобленностью. Адептам казалось, что их окружает одно лишь быдло, что доверять можно только своим — тем, кто уже изменился. А тот, кто поддерживает замгарин только на словах, не принимая его, может оказаться лжецом или предателем. Как это ни парадоксально, своим лидерам они неприменение замгарина прощали. А может, верили, что и Марина Сулина, и ее близкий круг замгарин принимают, просто они святые и побочка у них не проявляется.

Так что молчание в их доме уже стало привычным, но не сегодня, нет. Сегодня Даша почти сразу на нее налетела, стоило ей только вернуться домой. Младшая сестра атаковала ее, как маленький коршун, но выглядела при этом как разгневанный червяк. Ника стыдилась таких мыслей — а изменить их не могла. Мысли мало что знают об этике.

— Что ты натворила?! — хрипло крикнула Даша. Она плакала, и от этого ее глаза, как и у других замгаринщиков со стажем, становились красными — два налитых кровью пятна на серо-белом лице. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

Она не просто стояла вплотную, она норовила ударить — по-настоящему ударить. Да, сдержать ее, ослабевшую, было не так уж сложно. Но сам факт! Раньше Нике не приходилось ее сдерживать… Не приходилось даже думать об этом.

— Ты можешь нормально объяснить, что происходит? — Нике пришлось и самой повысить голос, чтобы хоть как-то прервать эту истерику.

— Это все ты! Со своим фильмом! И зачем я тебя каждый раз с крыши стягивала? Лучше бы ты сдохла тогда, меньше проблем нормальным людям было бы!

А вот это уже был удар по больному, осознанный и злой. Ника не слишком любила вспоминать те дни, когда прыжок с крыши был одним из вариантов на рассмотрении. Но спасла ее не Даша, да и замгарин тут ни при чем, так что у сестры не осталось прав копаться в прошлом.

Это ранило, а вот кое-что другое удивляло. Фильм вышел уже давно, и тогда она с опаской ожидала реакции сестры, однако Даша продолжала коситься на нее все с тем же презрением.

Потом фильм запустил цепную реакцию, и вот тогда Даша стала совсем редко ночевать дома, но все равно молчала.

Впрочем, долго искать причину истерики не пришлось, Даша выдала ее сама.

— Борю арестовали! Когда он вышел защищать свои права!

— Знаю я, как вы защищаете свои права… И не ори на меня, и без тебя голова болит.

— Да плевать мне, что у тебя болит! Боре шьют уголовку! Просто за то, что он бросил в сторону одного из ваших дуболомов камень! Он даже не попал! А его чуть ли не террористом выставляют!

Под «вашими дуболомами» наверняка подразумевается полиция, которая для адептов такое же быдло, как и все остальные. Как бы объяснил эту ситуацию Аверин, что бы он сказал?