Утро не судное

Рой заставил себя отвлечься от обыденности, обратить мысли к тому, чего долго и трусливо избегал. Главное – улыбка и немного фривольности. Ну, предположим, надо же такому случиться, шторки задёрнулись. Чувство времени отсутствует, и потому эта категория в данном случае нас не интересует, мы её не используем в ходе нашего фантастического – пока! – превращения. Прошло мгновенье – а длиться это мгновенье может сколько угодно – и твоё сознанье или часть его просыпается. Ты осознаёшь своё я, но без всякого на то желания и согласия падаешь в рвущий душу мрак и надеешься, что чёрный колодец – это и есть обещанный туннель.

Однако что-то не так. Даже слабая искорка света не блеснёт, ничего не светит, не мерцает, не зовёт и не притворяется путеводной звездой. Ты падаешь стремительно и чувствуешь: тело уже перестало быть привычным, родным и послушным, оно уже не принадлежит тебе, оно не принадлежит никому. Но тебя это не сильно расстраивает, ты его не ощущаешь и даже впадаешь в несвойственную тебе ересь: а нужно ли оно тебе это тело – обуза да и только. И хотелось бы испугаться – по сценарию положено – но нет страха.

Ты уже не знаешь, что это такое. Чувство полной и оскорбительной беспомощности, но всё же вызывавшее поначалу хоть какие-то слабые нотки протеста, сменяется осознанием полной неизбежности и необратимости происходящего: компромисса нет, сопротивляться бесполезно, просить – поздно, только и осталось – смириться. И тебе не жалко себя, потому что жалость – та же скрытая слабость, предполагает ответный ход судьбы в виде надежды. Но и её нет – надежды.

Нерешительные, робкие первоначальные попытки хоть как-то зацепиться за густую темноту и остановить падение тщетны, и повторять их – значит выставиться напоследок во всём своём ничтожестве. Ты уже растворился и в этом колодце, и в этом мраке. И только какое-то маленькое и строптивое «я» навязывает остывающему мозгу крамолу: «Но это же глупо, парень, нелепо! А как же те, кто верил и сейчас верит в тебя? Ведь было же и тебе что-то дорого? И ты тоже был кем-то ценим? Зачем же так!» Но почему «был»? Что за чушь! На миг ты забыл, да, забыл: теперь всё для тебя только в прошлом. Потому и возмущаешься, но длится это проявление строптивой наивности недолго.

И ты уже думаешь о другом: должен же быть где-то конец этому холодному колодцу и этому бесконечному падению, неумолимо превращающему твой многосложный мир в паническое унизительное ожидание? И ты не хочешь ждать и рвёшься вверх. Этот сильный отчаянный рывок замедляет стремительный спуск и несёт тебя куда-то вниз и в сторону, но точно – не на дно, и оказываешься ты во власти странного ощущения: падая, поднимаешься.

И вспыхивает свет – неожиданно, слепит тебя, но ты уже осознаёшь: что-то произошло – лучшее – худшее, оценивать рано, – но это уже не страшный полёт.

И ты, поняв и согласившись, что всё для тебя теперь только в прошлом, осознаёшь: теряется память. Часть тебя уходит, как луч света в темноту. Основные воспоминания ещё с тобой, но ты уже не можешь восстановить детали прошлого, в голове твоей больной нет фона: пустота, и в ней возникают большие яркие картины. Они ничем не связаны между собой: лоскуты, вырванные из ткани сознания наугад, случайно. И они постепенно меркнут. И ты превращаешься в точку, осознаёшь себя частицей, которая настолько одинока, что даже не может поверить, если ей кто-то скажет, что, кроме неё, ещё что-либо существует.

И вот – опять свет. И вот дым. Частица взрывается, и ты прощаешься со своей нелепой сингулярностью. Ты чувствуешь жар, боль, к тебе бегут какие-то существа, и ты пока не знаешь, что ты такой или почти такой, как они. И опять выскакивают из мрака картины, за ними колышутся серые волны, и ты хочешь, чтобы эти волны докатились до твоих ног, поднялись выше и полностью поглотили и наполнили тебя. Ты хочешь этого, потому что ты пуст, ты весь высосан этими превращениями, и без этих волн, у тебя нет памяти. И лишь волны могут наполнить тебя недостающим содержанием.

И навалилась прохлада, и закружился хоровод прошлого, и ты оживаешь и осторожно пытаешься идти, с опаской оглядываясь на чувство полного одиночества, которым ты только что был заполнен. И слышны голоса. Чужие голоса. И говорят о тебе. Ну, вот оно долгожданное… И ты тоже начинаешь много и нелепо говорить. Но на тебя никто не обращает внимания. И яркие лампы слепят глаза, и маячат расплывчатые фигуры. Что-то звякает, кто-то тихо переговаривается…

Из тумана выныривает палец и решительно опускает тебе веко левого глаза, бесцеремонно его отворачивает, через мгновенье и палец, и рука растворяются в сером облаке, заполнившем эту непонятную комнату. Тебя не устраивает этот новый дом, но ты не выказываешь неудовольствия по той простой причине, что сравнивать тебе это жилище не с чем: нет памяти.