Утро под Катовице. Книга 1

Товарищи! Сегодня по радио было передано сообщение Советского Правительства о том, что Рабоче-крестьянская Красная армия перешла границу буржуазной Финляндии для оказания помощи пролетариату этой страны в свержении гнёта капиталистов! Сегодня, в два часа у техникума по этому поводу состоится митинг.

После этого сообщения, разумеется, было уже не до учебы — студенты, не обращая внимания на преподавателя, шептались между собой о начавшейся войне с полной уверенностью, что не пройдет и недели, как наша армия будет в Хельсинки. На перемене Дроздов подошёл ко мне и ожидаемо сообщил, что я обязан выступить на митинге и я, так же ожидаемо, согласился.

К назначенному времени все студенты и преподаватели вышли на пятнадцатиградусный мороз последнего ноябрьского дня и за полчаса провели коммуно-патриотический митинг с одинаковыми, как под копирку, ярко-оптимистическими речами и бравурными лозунгами. Я выступил четвёртым и, стараясь не выделяться на фоне предыдущих ораторов, высказал всеобщую поддержку, уверенность в победе и необходимость крепить единство рядов.

В последующие дни каких-либо запоминающихся событий в моей жизни не происходило до девятого декабря, когда был проведен первый тур городских лыжных соревнований. В нашей команде под руководством физрука и Тихонова было четыре спортсмена: ваш покорный слуга, Василий Захаров, занявший второе место на чемпионате техникума и две девушки — Никитина и Дементьева. К нам присоединилась также небольшая группа поддержки, в которую вошла и Леночка, без какого-либо стеснения занявшая рядом со мной место в автобусе. За последнюю неделю она ещё больше изменилась: похорошела, стала увереннее в себе и ещё ласковее в постели, перестала скрывать наши отношения в техникуме, обедая в столовой со мной за одним столом и открыто общаясь на переменах. Эти изменения и радовали и напрягали — а вдруг она вбила себе в голову, что я могу на ней жениться? Вот и сейчас, прижимаясь ко мне упругим бедром, женщина болтала всякую чушь про своих соседей по коммуналке и этажу, а когда автобус подбрасывало на колдобинах, наваливалась на меня всем телом, чмокала в губы и заливисто смеялась, показывая всем своим видом, как она счастлива. Никитина, сидевшая через проход, при этом старательно изображала безразличие.

В течении часа автобус доставил нас на лыжную трассу, расположенную за городом в лесистой местности, где все и выгрузились. Я немного прошёлся по трассе, проверив, как действует моя доморощенная лыжная смазка и остался доволен результатом. Вскоре вернулись уходившие на регистрацию физрук и Тихонов, сообщившие, кому какой достался забег, и мы вернулись в автобус, чтобы не стоять на морозе. К этому времени запасы Леночкиных историй иссякли, и Тихонов, занимавший впереди стоящее сиденье, втянул меня в беседу о войне с белофиннами. В газетах и по радио сообщений было крайне мало, только короткие оперативные сводки одинакового содержания: "За минувшие сутки наши войска продолжали продвижение вперёд," — к этому сообщению прилагалось название нескольких занятых деревушек, так что ситуация в зоне боевых действий была совершенно непонятна. Главкомсомолец посетовав, что информации о боях нет никакой, сообщил мне, что почти сотня студентов старших курсов ходили в военкомат и просились добровольцами на финский фронт, но их оттуда выгнали почти без разговоров.

— Правильно! — одобрил я действия военных, — Во-первых на фронте нужны подготовленные солдаты, а пока эти олухи пройдут хотя бы минимальную подготовку, бои уже закончатся, во-вторых, это малозначительный конфликт, для победы в котором у Армии достаточно сил и без студентов-недоучек, нам же надо заниматься учебой, чтобы развивать промышленность и транспорт, а в случае втягивания мировой буржуазией нашей страны в более масштабный конфликт, мы должны пойти защищать Родину, имея очень нужную в войсках специальность.

— Как ты хорошо сказал! — Тихонов достал блокнот и стал записывать мои слова, — Я это в стенгазете опубликую!