Утро, полдень и вечер

Жаль, что все так обернулось. А ведь как чудесно началось их путешествие! Само собой, между ними установилось деловое, товарищеское взаимопонимание. Она чувствовала себя очень нужной, pratique[126] и очень похожей на американку. Такие отношения, очевидно, складывались между ними уже давно, хотя Миньон и не догадывалась об этом. Лишь сегодня днем, как раз перед приходом Джулиуса, они оба поняли, что больше не хотят разлучаться. Это открытие совершенно ошеломило ее. Она не сдержала слез и убежала в ванную. Почему так поздно произошла с ней эта перемена? Оглядываясь на свое прошлое, она подумала, что жизнь ее похожа на театральное представление, начавшееся с третьего акта. Ведь до этих пор она никогда не хотела стать американкой, а еще меньше — женой американца. Она всегда придерживалась классической французской традиции — grande amour[127], и виновато в этом ее воспитание. Французы так гордятся своей способностью логически мыслить, так кичатся своим интеллектом и своим умением употреблять мудрые афоризмы, так чопорны и самодовольны, особенно когда речь идет об искусстве и любви, что никто не удивляется их нежеланию учиться у какой-либо другой нации, и менее всего у варваров, живущих по ту сторону океана и похваляющихся своей деловитостью.

Она пришла в ярость, когда поняла, как далека была от мужа все шестнадцать лет их совместной жизни. Подражая французскому beau monde[128], она рассматривала отношения между мужем и женой как что-то хрупкое, не совсем цивилизованное, хотя и не лишенное очарования, Этакое провинциальное naivete[129], над которым снисходительно посмеиваются, прикрываясь веером.

И тем не менее… ее жизнь с Фрэнком складывалась не так уж плохо. Даже совсем неплохо.

Но откуда тогда это ощущение утраты? Чего ей все-таки не хватает?

Хранительница французских традиций, она занималась сложным искусством любви как истинная женщина, с честью и с удовольствием выполняя свои обязанности. Чего же ей надо?

Можно сказать, ребенка. Но это было бы чересчур поверхностно и банально, хотя они оба давно мечтают о детях. Но не в этом дело, не хватает чего-то еще — может быть, удовлетворения, которым вознаграждается творческий труд… Или чего-то другого?

Миньон придерживалась золотой середины, стараясь быть скорее милой, чем страстной. Как физическое, так и духовное volupte[130] обновляло и восстанавливало силы Миньон в противоположность frisson[131], являющейся уделом слабых людей, которые находят наиболее острое наслаждение в самоуничижении. Миньон гордилась тем, что ее не постигла судьба французской jeune fille bourgoise[132], которую тайком приучают ценить превыше всего умение отдаваться без остатка любовному порыву. Миньон знала, что ни одна женщина не способна дать мужчине больше, чем она имеет; мужчина же в лучшем случае снисходительно примет это и, довольный собой, отправится на поиски новой девственницы.

Миньон презирала уловки искушенных женщин, рассчитанные на то, чтобы доставить мужчине максимум удовольствия, но чаще всего оскорбляющие I’homme moyen sensuel[133]

В первые годы супружества Фрэнк называл Миньон sage famine вместо femme sage, превратив ее таким образом из мудрой добродетельной женщины в повивальную бабку. С тех пор этот каламбур стал их семейной шуткой.

Однако она действительно не знала, в чем состоит ее мудрость. Неужели лишь во всех этих «нет», «никогда», «этого нельзя» и прочих запретах? В том, что она отрицает чувственную любовь и действует, лишь подчиняясь рассудку? Если так, то она действительно повивальная бабка, принявшая мертвый плод.

Вот о чем она думала сегодня днем, когда плакала в ванной. Она оплакивала свое прошлое. Однако теперь ей вдруг показалось, что для слез у нее были совсем другие причины. Непривычное чувство, которое ее охватило, могло быть вызвано не столько запоздалым пробуждением, сколько предвидением конца. Да, ее скорбь — это урок не утонченной молодежи, а людям, переступающим опасную черту зрелости. Ее вымученное решение совершить эту поездку вместе с мужем было продиктовано желанием максимально использовать то, что сохранилось…

Погруженная в эти горькие мысли, она резко повернула руль. Машину занесло. Боже, что она делает?

Миньон взглянула на Фрэнка. Лицо его стало мягче. Приступ cafard[134], наверное, прошел. Pauvre chou![135] Почему он не поделился с ней своими тревогами?

Подобное с ним случалось часто после того, как его избили, и Миньон все больше и больше возмущалась тем, что он вынужден жить в постоянном напряжении, все время рисковать и брать на себя ответственность, которую пора бы уже переложить на плечи молодых.

Дело было не в том, что Миньон считала его старым. Почтенным для нее был не возраст Фрэнка. Она гордилась его шрамами и заслугами, считала, что пора вознаградить его доблесть общим признанием.

Почему он не послал в Реату Джулиуса?