Утро туманное

– Не помню… Я в последние дни занят был, вообще никого из ребят не видел. Так что ничего не могу вам сказать, извините.

– А вот мама твоя говорит, что недавно к тебе девочка приходила… По описанию очень похожая на Олю…

– Нет, это не она была. Это другая. Это девчонка из нашей группы, она мне конспекты приносила. И вообще… Почему я должен отчитываться, кто ко мне приходит, интересно? Я ж говорю, это не Оля была! Не знаю я, где ваша Оля! И вообще, я тороплюсь…

Обернувшись к матери, Сашка проговорил быстро:

– Где сумки, мам? Давай уже, я поеду… Времени в обрез…

– Да, да… Я сейчас, сынок… – засуетилась Сашкина мать, выходя из комнаты. – Они у меня на кухне, сейчас принесу… Только осторожно, ради бога, банки не разбей!

Сашка молча посмотрел на гостей, всем своим видом давая понять, что никакой больше информации они от него не дождутся. Потом резко развернулся, ушел в прихожую. Вскоре они услышали, как за ним захлопнулась дверь.

Сашкина мать вернулась в гостиную, виновато развела руками:

– Вот видите… Что я вам говорила… Он у меня такой – сам себе на уме. Если не захотел сказать, так и не заставишь. Вы уж извините, но мне тоже пора… Еще на автобусе через весь город ехать… Ой, лишь бы Сашка довез все хорошо, банки бы не разбил! Хорошо бы мне с ним поехать, да боюсь я этого мотоцикла. Еще голова закружится да упаду, не дай бог… Убьюсь насмерть…

– Конечно, конечно, мы уходим уже! – торопливо поднялась с дивана Наташа. – Спасибо вам большое!

– Да за что ж спасибо-то, ведь не помогла я вам ничем. И Сашка, поганец такой, тоже ничего путного не сказал. Вот балбес…

Женщина закрыла за ними дверь, и Наташа, повернувшись к Артему, проговорила взволнованно:

– Это Лялька к нему приходила, я в этом уверена! Просто Сашка знает, что она от меня скрывается, и потому соврал, что это не она была! Врет мальчишка, точно врет!

– Да, ты права. Я тоже думаю, что врет.

– И что нам теперь делать, что? Как заставить его сказать, где Лялька? Он знает, он точно знает!

– Ну, для начала перестань истерить. Вдохни воздух и задержи в себе, успокойся.

– Да не истерю я… Просто так беспокоюсь…

– И беспокоиться тоже не надо. Ты и без того транслируешь много беспокойства, и внутреннюю истерику тоже транслируешь. И привычный контроль. А твоя Лялька все это чувствует сейчас, понимаешь? И пока она это чувствует, просто не захочет вернуться.

– А как мне быть? Как я могу иначе, скажи? Я ведь живой человек… Я мать… Что мне делать, Артем, что? Сидеть сложа руки? Ну же, предложи что-нибудь, если ты такой умный!

– А я и предлагаю тебе перестать… Перестать жить прежними привычками. Перестать беспокоиться, перестать приносить себя в жертву, перестать контролировать. Ты вся ушла в жертвенность и тотальный контроль, понимаешь? Потому Лялька и пытается от тебя стеной закрыться, потому и сбегает. Потому что это невыносимо, в конце концов.

– Господи, какие ужасные вещи ты опять говоришь… Просто не могу этого слышать! И мне и так плохо, а ты…

– Хочешь, чтобы я тебя пожалел?

– Нет… Посочувствовал хотя бы…

– А я и сочувствую. Потому и пытаюсь тебе объяснить хоть что-то. Но ты же не слышишь! Тебе же в своей шкурке жертвенности так хорошо, так уютно! Ты с ней сроднилась почти! Тебе кажется, что если ее сбросишь, то будто голой окажешься!

– Ну да, конечно… Я ужасная мать, да… Это ты хочешь сказать? Все кругом хорошие, а я одна такая ужасная!

– Да нет… Не все хорошие. Знаешь, если вокруг посмотреть, то большинство родителей не ладят со своими детьми. Редко кто растит ребенка в полной гармонии. И все это от того, что на своих установках зацикливаются, на своих представлениях о том, что правильно и что неправильно. На себя самого ведь очень трудно пальцем показать и сказать – ты не прав… И изменить себя самого очень трудно. Вот дети и получаются во всем виноватыми и плохими. Несчастливых детей сразу видно – у них глаза особенные. Заглянешь в такие глаза – и мороз по коже…

– Да не преувеличивай, ради бога. У моей Ляльки нормальные глаза. Ничего я в них такого не видела.

– И правильно, и не увидела бы. Потому что ты на себе зациклена. Потому что видишь то, что хочешь видеть. А чего не хочешь видеть, того будто нет. Ты как монашка, которая отказалась от всего мирского и принесла себя в жертву. Только не богу, а Ляльке. И молишься истово и слепо. А ей эта жертва не нужна, это слишком тяжкая ноша. Поверь, я знаю, что говорю… Сам был на месте твоей Ляльки…

Наташа поморщилась болезненно и промолчала, не зная, как ему возразить. А возразить очень хотелось. И в то же время она чувствовала – он прав… Но правота эта была такой жестокой, что казалось, если она ее примет, то и впрямь окажется голой! И даже поежилась, как от озноба, и спросила жалобно:

– Но ведь все равно Ляльку надо найти, правда? Не оставлять же все как есть… Ведь этот Сашка знает, где она…

– Да, знает. Я даже думаю, она у него и ночует.

– Что?! Как это – ночует?

– А где ей ночевать? На вокзале?

– Но он же… Там же матери дома не бывает… Они что, одни в его квартире на ночь остаются?!