Уцелевший

Можно открыть людям правду, но тебе все равно не поверят, пока не случится несчастье. Пока не станет уже слишком поздно. А пока ничего не случилось, правда лишь напугает людей — напугает и разозлит, — а ты сам огребешь неприятностей.

Так что ты просто идешь домой.

Нужно еще приготовить ужин. Погладить рубашку на завтра. Почистить ботинки. Помыть посуду. Поэкспериментировать с новым рецептом.

Вот, например, «Свадебный суп». Для приготовления такого супа нужно шесть фунтов мозговых костей. В этом году в моде всякие потроха и мясные субпродукты. А люди, на кого я работаю, очень следят за модой. Они едят почки. Печень. Свиной пузырь. Коровий желудок, фаршированный кресс-салатом и фенхелем, типа как травяной жвачкой. Они едет животных, фаршированных другими животными, причем в сочетаниях совершенно немыслимых. Например, курица, фаршированная кроликом. Карп, фаршированный ветчиной. Утка, фаршированная семгой.

У меня много дел дома.

Надо столько всего довести до совершенства.

Если самый обыкновенный бифштекс обернуть тонкими ломтиками сала, он не подгорит при жарке. Я как раз жарю себе бифштекс в сале, и тут звонит телефон.

Конечно же, это Фертилити.

— Ты был прав насчет того странного парня, — говорит она.

Я уточняю: насчет кого?

— Ну, этого парня. Который бойфренд Тревора, — говорит она. — Ему действительно нужен кто-то. В смысле, чтобы был рядом. Я пригласила его на свидание, как ты мне сказал, и с нами в автобусе ехал парень… из «тех сектантов». Они так похожи. Как две капли воды. Как будто они близнецы.

Я говорю: может, она ошиблась. Почти все из «тех сектантов» мертвы. Это были больные люди, в смысле — на голову больные, и теперь почти все мертвы. Остались считанные единицы. Так в газете написано. Все, во что они верили, обернулось ложью.

— Тот парень, который в автобусе, он спросил, не родственники ли они, и бойфренд Тревора ответил: нет.

Я говорю: значит, они не родственники. Не может же человек не узнать своего брата.

Фертилити говорит:

— В том-то и дело; что самое грустное. Он узнал того парня. Он даже по имени его назвал. Бред или Тим, как-то так.

Адам.

Я говорю: И что в этом грустного?

И она говорит:

— Грустно то, с каким очевидным надрывом он все отрицал. Было видно, что он изо всех сил старается казаться нормальным, счастливым человеком. Это действительно было грустно. И я даже дала ему свой телефон. Мне стало его жалко. В смысле, мне захотелось ему помочь. Помочь справиться с прошлым. К тому же, — говорит Фертилити, — у меня предчувствие, что впереди у него тоже хорошего мало.

— В смысле, хорошего мало?

— В смысле, что только плохое, — говорит она. — Горе. Отчаяние. Все еще смутно. Боль. Несчастья. Массовое убийство. И не спрашивай, откуда я знаю. Это долгая история.

Ее сны. Автозаправка, канарейки, люстра в отеле и вот теперь — я.

— Слушай, — говорит она. — Нам надо договориться, как бы нам все-таки встретиться. Но не сейчас.

Почему?

— У меня тут с работой напряги, так что если тебе вдруг позвонит некий доктор Эмброуз и спросит, знаешь ли ты Гвен, скажи, что не знаешь. Скажи ему, что мы с тобой не знакомы, ладно?

Гвен?

Я говорю: а кто это, доктор Эмброуз?

— Просто его так зовут, — говорит Фертилити. Говорит Гвен. — Он не настоящий доктор. Скорее он мой агент для связи с заказчиками. Мне очень не нравится то, что я делаю, но у нас с ним контракт.

Я спрашиваю: и что она делает по контракту?

— Ничего незаконного. У меня все под контролем. Нет, правда.

Так что?

И она говорит, что именно, и мир как будто взрывается ревом сирен тревоги.

И я себя чувствую таким маленьким.

Мир взрывается ревом сирен, тонет в мигающем свете.

И я себя чувствую маленьким-маленьким.

Здесь, в пилотской кабине пассажирского самолета рейса N№ 2039, у меня замигала лампочка — только что выгорел первый из четырех двигателей. И мы с вами подходим к началу конца. Собственно, это начало и есть.

31

В рамках психологического вмешательства с целью предотвращения самоубийства психолог смешивает мне очередной джин-тоник, пока я разговариваю по телефону. По междугородке. Продюсер из «Шоу Дона Уильямса» ждет на второй линии. Все линии заняты. Огонечки мигают. Кто-то от Барбары Уолтерс ждет на третьей линии. Первым делом мне надо найти кого-то, кто отвечал бы на звонки. Посуда от завтрака свалена в раковину. Только что сама себя не моет.

Первым делом мне надо связаться с хорошим агентом.

Постели на втором этаже так и стоят незаправленные.

Сад пора перекрашивать.

Один из лучших агентов на том конце линии озабочен вопросом: а что, если я — не последний из уцелевших. Я говорю, что не вижу причин для его беспокойства. Психолог бы не заехала на джин-тоник к завтраку, если бы вчера вечером не случилось очередное самоубийство. Прямо здесь, у меня на кухонном столе, лежат папки с досье на всех остальных подопечных со свидетельствами о смерти.

Федеральная программа поддержки уцелевших накрылась, что называется, медным тазом. Это не я, а психолог, которая смешивает мне джин-тоник, нуждается в оперативном вмешательстве с целью предотвращения самоубийства.