Уцелевший

— Сейчас уже скоро, — говорит Фертилити.

Вспышки оранжевого в темноте в дальнем конце зала. В этой дрожащей подсветке все кажется странным, нездешним. Платья и брюки на вешалках между нашим и тем концом зала — словно черные силуэты безголовых людей, сгорающих в пламени.

Люди сгорают в огне и несутся на нас сломя голову, хотя они и безголовые. Сирена ревет так громко, что от этого рева сотрясается воздух. И только прохладная рука Фертилити удерживает меня на месте.

— Совсем-совсем скоро, — говорит она.

Нас уже обдает жаром. Дым разъедает глаза. Безголовые женщины, пугала из одежды на плечиках, дымятся уже в двадцати футах от нас. Дымятся и оседают на пол. Становится трудно дышать, глаза щиплет.

Ревет сирена.

Одежда на мне — горячая и сухая, как будто ее только-только прогладили утюгом.

Огонь совсем близко.

Фертилити говорит:

— Правда красиво? Неужели тебе не нравится?

Я подношу руку к лицу, от руки падает тень — тень прохлады между мною и стойкой горящей вискозы совсем рядом с нами.

Есть такой способ определить состав ткани. Вытащить несколько нитей и поднести к открытому огню. Если они не горят, значит, это шерсть. Если горят, но медленно, — это хлопок. Если они занимаются сразу, как эти платья на стойке рядом, значит, это синтетика. Полиэстер. Искусственный шелк. Нейлон.

Фертилити говорит:

— Вот сейчас.

И вдруг становится холодно. Я даже не успеваю понять почему. Холодно и мокро. С потолка льет вода. Оранжевое свечение дрожит и мигает. А потом затухает совсем. Вода разгоняет дым.

Постепенно одна за другой включаются лампы под потолком, освещая торговый зал. Вернее, то, что от зала осталось. В черно-белых тенях. Сирена смолкает. И снова включается музыка. Ча-ча-ча.

— Мне это приснилось, — говорит Фертилити. — На самом деле нам ничего не грозило.

Точно как с кем океанским лайнером, который затонул только наполовину. Когда они с Тревором танцевали в полузатопленном зале.

— На следующей неделе, — говорит Фертилити, — взорвется одна коммерческая пекарня. Хочешь сходить посмотреть? Там будут жертвы. Погибнут как минимум трое или даже четверо.

У меня на одежде, у нее на одежде, у меня на волосах, у нее на волосах нет ни единого обожженного места, ни единого пятнышка сажи.

Даниил, глава третья, стих двадцать седьмой:

«…над телами мужей сих огонь не имел силы, и волосы на голове не опалены, и одежды их не изменились, и даже запаха огня не было от них».

Я думаю: плавали — знаем.

— Быстрей, — говорит она. — Пожарные будут здесь через пару минут. — Она берет меня за обе руки и говорит: — Как-то жалко терять такое замечательное ча-ча-ча.

Раз, два, ча-ча-ча. Мы танцуем. Три, четыре, ча-ча-ча.

Руины торгового зала. Обожженные руки и ноги сгоревшей одежды сплелись на полу, вода по-прежнему льется с потолка, и кажется, что потолок провисает, все вокруг намокает, а мы танцуем: раз, два, ча-ча-ча.

За этим занятием нас и застали.

32

На следующей неделе взорвется такая-то автозаправка. Из такого-то зоомагазина улетят все канарейки — все, которые были, несколько сотен. Все это Фертилити видела в снах. В таком-то отеле прямо сейчас подтекает труба. На протяжении многих недель вода размывала стену изнутри — штукатурка потихонечку отсыревала, дерево гнило, металл ржавел, — и вот во вторник, в три часа дня, а точнее, в 15:04, громадная хрустальная люстра в вестибюле должна упасть.

Там, в ее сне, — звон свинцового хрусталя и взвесь известковой пыли. На одном из кронштейнов с ржавого болта слетает головка. Там, во сне Фертилити, головка болта падает на ковер в непосредственной близости от пожилого мужчины с багажом. Он поднимает ее, вертит в руках, разглядывает рыжую ржавчину и сияющую сталь на сломе.

Женщина с сумкой-тележкой подходит и спрашивает у пожилого мужчины, стоит ли он в очереди.

Он говорит:

— Нет.

И женщина говорит:

— Спасибо.

Портье за стойкой регистрации звонит в колокольчик и говорит:

— Подойдите, пожалуйста!

Коридорный выходит вперед.

И тут люстра падает.

Все это снится Фертилити, и в каждом сне возникают новые детали. На женщине — красный костюм, пиджак и юбка и золотой пояс-цепочка от Кристиана Диора. У пожилого мужчины голубые глаза. И обручальное кольцо на пальце. У коридорного проколото ухо, но серьги в ухе нет.

Над стойкой регистрации, рассказывает Фертилити, висят часы в стиле французского барокко. Вычурный корпус из позолоченного свинца с литыми дельфинами и ракушками по бокам циферблата. На часах — четыре минуты четвертого.

Фертилити рассказывает мне об этом, и глаза у нее закрыты. Непонятно: то ли она вспоминает, то ли выдумывает.

Первое послание к Фессалоникийцам, глава пятая, стих двадцатый:

«Пророчества не уничижайте».

Перед тем как упасть, люстра мигнет, и все, кто в холле, посмотрят вверх. Что будет дальше, Фертилити неизвестно. Она всегда просыпается. Сны всегда обрываются в тот момент, когда падает люстра. Или падает самолет. Или поезд сходит с рельсов. Начинается землетрясение. Бьет молния.