Увечный бог. Том 1

Заложники. Мы все – заложники.

Йедан Дерриг положил меч себе на плечо и принялся, прищурив глаза и ритмично работая челюстью, изучать брешь.

– Подать сигнал передовым шеренгам. Они на подходе.

За вуалью Светопада скользили туда-сюда, словно клочья изодранных ветром облаков, неясные тени драконов. Он успел насчитать пять, но подозревал, что это еще не все.

– В этот раз, – сказал он, – удар будет в полную силу. Они попытаются продвинуться шагов на десять, чтобы выстроиться полумесяцем, пока сзади появляются и расходятся по сторонам все новые воины. Наши фланги должны этому помешать. Нужно ударить вдоль Светопада, чтобы отрезать авангард.

– Задачка не из легких, – пробормотала стоявшая рядом Коротышка.

Йедан кивнул.

– Может, и вовсе невыполнимая, – продолжила та. – Мы ж никто воинскому делу не обучались. Толком и не знаем, что делать-то.

– Лиосаны, капитан, от вас ничем не отличаются. Оружие и броня еще не делает их солдатами. Это рекруты – я еще в первой схватке понял. – Он подвигал челюстями, размышляя, потом добавил: – Слабаки.

– Хотите сказать, им это все не нужно?

– Как и у нас, – ответил он, – у них нет иного выбора. Мы, капитан, сейчас на войне, которая началась давным-давно и с тех пор не прекращалась.

– Умница говорит, они совсем как тисте анди, только кожа снежно-белая.

Он пожал плечами.

– При чем тут это? Все упирается в разницу взглядов на желаемый порядок вещей.

– Но мы ведь не сможем их победить?

Он бросил на нее косой взгляд.

– Для смертных любая победа – дело временное. В конце концов поражение ждет каждого.

Она сплюнула на белый песок.

– Не сказать, сэр, чтоб вы меня здорово ободрили. Если победить их нам не светит, зачем вообще все это?

– Капитан, вы хоть раз одолели кого-нибудь в смертельной схватке? Стояли над трупами поверженных врагов? Нет? Ну вот когда одолеете, тогда и поговорим. Обсудим, что такое сладость победы. – Он поднял меч и указал клинком в сторону бреши. – Победить можно, даже проиграв. Потому что даже и в поражении иногда удается настоять на своем. Показав врагу, что отказываешься принять его порядки.

– О, благодарю, утешили.

– Я, капитан, воодушевляющих речей говорить не умею.

– Я заметила.

– Подобные слова кажутся пустыми, все до единого. Точнее сказать, не думаю, что хоть раз слышал от командиров или правителей хоть что-то, заставившее меня расправить плечи. Или сделать то, что они от меня хотят. Таким образом, – сказал он дружелюбно, – раз уж я сам ни за кого умирать не стану, могу ли я требовать этого от других?

– Тогда чего ради мы здесь вообще собираемся умирать?

– Ради себя, капитан. Каждый из нас – ради себя самого. Что может быть честней?

Она помолчала, потом хмыкнула:

– Я-то думала, нужно сражаться за тех солдат, кто рядом с тобой, и все такое. Чтобы их вроде как не подвести.

– Вы, капитан, не хотите подвести собственное представление о себе самой. То, какой вы себя видите – пусть даже глядя глазами окружающих. – Он покачал головой. – Спорить с этим я не стал бы. В конце концов, к гордости очень многое сводится.

– Значит, мы собираемся обороняться от лиосан – удерживать Первый Берег – из чего-то навроде чувства гордости?

– Хотел бы я услышать хотя бы одну истинно воодушевляющую речь, – задумчиво произнес Йедан. – Хоть разок. – Потом вздохнул. – Ну, не важно. Нет в жизни совершенства, верно?

– Я их вижу – вон они!

Йедан зашагал вниз по склону.

– Капитан, не давайте летерийцам лезть в схватку до тех пор, пока я не прикажу.

– Слушаюсь, сэр!

Из бреши с ревом ринулся лиосанский авангард.

Когда Коротышка увидела, как над головами лиосан по спирали снижаются тени, ее передернуло. Драконы. Нечестно. Так нечестно. Она развернулась и двинулась к летерийскому легиону.

Они все теперь были как Умница. Что-то такое в глазах – для чего Коротышка никак не могла подобрать слова. Им довелось сражаться за собственную жизнь, но не в смысле повседневной борьбы за кусок хлеба или в постели, когда на тело навалилась болезнь. Нет, в глазах у них было нечто резкое, дикое. Она не знала, что именно видит.

Но хотела и себе хоть немного такого.

Во имя Странника, я, кажется, рехнулась.

Шарл всегда была старшей сестрой, той, кто все может. Когда мать куда-нибудь убредала, как это случается с пьянчужками, и дети оставались предоставлены самим себе, Шарл старалась приглядывать за обоими младшими братьями.

Шайхи понимали, что у Берега две стороны. Прилив, отлив. Эти две стороны жили в их крови, и в любом гетто, где оказывались остатки ее народа, судьбы так и мотались взад и вперед, а иногда другого выбора, чтобы выжить, попросту и не было.