Увечный бог. Том 1

«Среди древних рас доминирующими мы рассматриваем четыре: имассы, яггуты, к’чейн че’малли и форкрул ассейлы. Прочие, обитавшие в те былинные времена, или были крайне малочисленны, или их наследие совсем исчезло из мира.

А мы, немногие жившие тогда люди, таились, словно крысы, в стенах и укромных местах.

Но разве не мы должны доминировать по праву рождения? Разве не подобны мы резным идолам и пророкам? И разве эти идолы не служат нам? А пророки не предсказывают наше владычество над всеми другими тварями?

Вы можете, хитро подмигнув, возразить, что этих идолов вырезали наши собственные руки; что благословенные пророки, так уверенно заявляющие о праведной славе, вышли из человеческой массы. И еще можете заметить, что наши громкие заявления не могут не быть откровенно эгоистичными и служат самооправданию.

И кто так скажет, тот нам не друг. И для вас у нас найдется кинжал, костер и железный пыточный язык. Откажитесь от своих претензий к нашему заурядному «я», нашей великой банальности профанов.

Как вид, мы недовольны идеей о мирской оторванности от судьбы и будем держаться смертельного недовольства, пока не обратимся в прах и пыль.

Ведь, как сказали бы Старшие расы, окажись они поблизости, у мира есть свой кинжал, свой железный пыточный язык, свой костер. И от его пламени укрыться негде».

Предположительно, отрывок из примечаний переводчика к утерянному изданию «Блажи Готоса»

Генабарис, 835-й год Сна Огни

Три дня и две ночи стояли они среди мертвых тел. Кровь засохла на потрепанных шкурах, на оружии. Стояли неподвижно, лишь ветер трепал пряди волос и полоски кожи.

Стервятники, ящерицы и накидочники, спустившиеся на поле брани, безбоязненно пировали, не спеша набиваясь гниющей плотью. Их не привлекали стоящие вокруг неподвижные фигуры – не больше, чем сухие стволы потрепанных ветром, растерявших листья мертвых деревьев.

Мелкие существа не ведали о том, какой безмолвный стон издавали души убийц, какие бесконечные волны горя терзали высохших призраков, какой ужас бурлил под слоями почерневшей, высохшей крови. И не чувствовали, какая буря разразилась за обтянутыми кожей лицами, в пещерах черепов, в дырах глазниц.

Когда солнце скрылось за горизонтом на третью ночь, Первый Меч Онос Т’лэнн повернулся лицом на юго-восток и двинулся вперед тяжелыми, но ровными шагами; острие меча в его руке прорезало дорожку в спутанной траве.

За ним потянулись остальные – армия потерянных, обездоленных т’лан имассов с полностью уничтоженныи душами.

Убийцы невинных. Губители детей. Каменные клинки ходили вверх-вниз. На лицах были начертаны мутные истории ужаса. Маленькие черепа раскалывались, как страусиные яйца. Души вспархивали крохотными птичками.

Когда остальные ушли, остались только двое. Кальт Урманал из оршайновых т’лан имассов не откликнулся на зов клана, не поддался его воле. Дрожа, он противился приливу, настойчиво тянущему в тень Первого Меча.

Он так и не поклонился Оносу Т’лэнну. И как ему ни хотелось рассыпаться бесчувственной пылью, отпустив навеки измученный дух, он остался на месте, окруженный полуобъеденными трупами – совершенно пустые глазницы, мягкие губы и щеки исполосованы жадными клювами, – и двумя руками загребал крошащееся безумие, которое жизнь и смерть преподнесли ему.