Увечный бог. Том 1

Драконус стоял, глядя на север, как частенько в последнее время.

«У таких очень много мыслей, – решил Ублала. – Так много, что даже от себя самого отдохнуть не удается, а с этим так непросто жить. Нет уж, лучше вообще без мыслей». Как земля. Да, точно. Как грязь.

Но какие же страшные у них клыки, а смех еще страшнее!

Холодный бриз принес новый запах с востока. Похоже, он всколыхнул какие-то древние воспоминания, и вся стая пришла в возбуждение.

Она смотрела, как вожак, потянувшись, поднялся на возвышение. Была у него такая сила, как у любого вожака: он мог стоять, открытый всем ветрам, и ничего не бояться.

Остальные оставались в высокой траве; молодые самцы бродили, самки собрались в тени деревьев, где кувыркались щенки.

Животы набиты, но стада, мигрирующие с равнин на юг, в этом году гораздо меньше и очень спешат прочь от жары и жажды, словно их подгонял пожар или что похуже. Охотиться стало легко: животное, которое они загнали, было сильно измотано и его кровь на вкус отдавала древним ужасом.

Вожак стоял на краю обрыва. Он навострил уши, и вся стая немедленно поднялась – даже щенки прекратили играть.

Вожак пошатнулся. Теперь у него в боку торчали три палки, а с дальнего склона слышался странный отрывистый лай. По палкам текла кровь, а вожак оседал, тщетно пытаясь укусить стрелы. Потом повалился наземь и затих.

Со всех сторон началось мельтешение, новые палки летели через листву и траву, впивались в плоть. Стая зашлась в диком рычании.

Появившиеся фигуры передвигались на задних лапах. Их кожа блестела от масла, и пахли они раздавленными растениями и чем-то еще. Они метали новые палки. Вокруг глаз были белые пятна, а маленькие рты издавали тот самый дикий лай.

Она ахнула, когда бок обожгло огнем. Кровь хлынула в горло, потекла из ноздрей и из пасти. Она увидела, как один из нападавших ухватил за хвост щенка, раскрутил его и грохнул о ствол дерева.

Старый запах. Они снова среди нас. И спрятаться негде. И мы умрем.

Видение померкло, Сеток убрала руку с волчьего черепа, который они нашли в развилке сучковатого дерева, растущего у пересохшего источника. Грубая, измученная кора почти поглотила выцветшую кость.

Первое дерево, которое они нашли за несколько недель. Сеток вытерла глаза. И сразу такое.

Горевать недостаточно. Теперь ясно. Недостаточно испытывать муки от крови на руках. И сражаться за милосердие, молить о новом способе бродить по миру. Недостаточно чувствовать вину.

Она взглянула на лагерь. Фейнт, Наперсточек, Сладкая Маета и Амба Валун – они все стремятся домой. Туда, где уютно, где почти нет опасностей, нет угроз. Где покой на улицах охраняют патрули, где ровные поля и ровные ряды деревьев. Так она себе представляла – странные сцены, которые не могут быть воспоминаниями; помнит она только равнины и дикие земли. Но в городах животные служат человеку как рабы – или еда, если не живут в клетках, или их мех украшает плечи милых дам и аристократов-модников, или их кости свалены в кучу и ждут, когда их перемелют на удобрения для полей.

Вот их мир, куда они хотят вернуться.

Возвращайтесь. Для меня места там нет, правда? И ладно. Печаль в душе, кажется, не пройдет никогда. Она пошла прочь от лагеря, во тьму. Заклинательница костей забрала детей, за ними ушел и Торант. Долг позвал трелля и Остряка. Смерть забрала остальных. А я ничего вам не должна. Вас сторонятся мои призрачные волки. Они дрейфуют как далекие желания. Я уже забываю, что такое бегать свободной.

Я забываю, зачем я здесь.

Скучать по ней они не будут. В конце концов, у них свои убежища. Я не с вами. Я думаю… я думаю… вы меня уже оставили. Давным-давно. Интересно, ищет ли она свое предназначение, как Маппо и Остряк; но, пожалуй, они намного больше нее, так что для Сеток говорить о предназначении даже смешно. Но призраки волков – и все другие павшие звери – смотрят на меня. Чего-то ждут. Только не знаю, чего именно. И должна выяснить.

Это и есть предназначение? И только?

Оказалось на удивление просто бросить тех, с кем она шла так долго. Она давно уже могла вернуться и посмотреть город… все города и все разбитые земли, которые кормили их. Она могла бы принять свою человечность. А вместо этого… поглядите. Вот я иду.